* * *

Фрер вернулся в больницу к часу дня, успев перед этим прикорнуть на диване. Одеялом ему послужили папки с историями болезни. В отделении скорой помощи не было ни души. Ни измученных депрессией больных, ни мертвецки пьяных нищих, ни слетевших с катушек психопатов, схваченных во время приступа буйного помешательства прямо на улице. Вот уж повезло так повезло. Он поздоровался с медсестрами, забрал у них свою почту и отпечатанные накануне истории и пошел к себе в кабинет, служивший ему одновременно и смотровой, и комнатой отдыха.

Первым делом он вскрыл конверт с протоколом задержания в районе вокзала Сен-Жан мужчины с амнезией. Подписал документ некий Николя Пелас — капитан полицейского участка на площади Капуцинов. Вчера ночью Фрер не стал расспрашивать ковбоя и даже не пытался выяснить, что с тем произошло. Он просто осмотрел его, назначил обезболивающий укол и отправил в постель. Завтра видно будет.

Первые же строки протокола заставили Фрера забыть обо всем остальном.

Незнакомца нашли железнодорожные рабочие. Около полуночи они обнаружили, что на дверях смазочной возле первого пути сбит замок. В хибарке прятался мужчина. Когда его спросили, зачем он сюда забрался, он не смог ответить ничего вразумительного, даже имени своего не назвал. Помимо стетсоновской шляпы и узконосых техасских сапог, на нем было серое шерстяное пальто, потрепанный вельветовый пиджак, хлопчатобумажный свитер с надписью «Чемпион» и дырявые джинсы. Документов, позволяющих установить его личность, при нем не оказалось. Мужчина явно пребывал в шоковом состоянии, говорил с трудом и, судя по всему, не всегда понимал, о чем его спрашивают.

Хуже того, в руках он держал два предмета, с которыми категорически не желал расставаться. Огромный разводной ключ длиной 450 миллиметров и телефонный справочник Аквитании за 1996 год — один из тех «кирпичей», что насчитывают тысячи страниц и печатаются на папиросной бумаге. На ключе и на справочнике были следы крови. Объяснить, откуда у него эти предметы, техасец не смог, как не смог сказать ничего определенного и про кровь на них.

Сотрудники железнодорожной охраны привели его в вокзальный медпункт, полагая, что он ранен. Однако осмотр показал, что на нем нет ни царапины. Следовательно, кровь на ключе и на справочнике принадлежала кому-то другому. Старший охранник позвонил в полицию. Через четверть часа подъехал Пелас со своими подручными. Они забрали незнакомца и вызвали районного дежурного врача, который, в свою очередь, связался с Фрером.

Допрос в полицейском участке ничего не дал. Мужчину сфотографировали и сняли у него отпечатки пальцев. Криминалисты взяли образцы слюны и волос, чтобы проверить его ДНК по базе данных Автоматизированной национальной системы генетической информации. Кроме того, на ладонях и под ногтями у незнакомца обнаружились частицы пыли, немедленно отправленные на анализ, результатов которого еще ждали. Само собой разумеется, полиция изъяла разводной ключ и телефонный справочник как вещественные доказательства. Вот только доказательства чего?

Звякнул сигнал вызова. Фрер бросил взгляд на часы — 15.00. Ну вот, начинается. С больными, доставленными по «скорой», и пациентами стационара безделье ему не грозило. Он быстро просмотрел сообщение на экранчике ручного монитора: проблема в одиночной палате для буйных в западном корпусе. Подхватив докторский чемоданчик, он быстрым шагом направился к выходу, а по центральной аллее, по-прежнему утопавшей в тумане, уже почти бежал. Больница насчитывала дюжину корпусов. В части из них содержались больные из разных областей Аквитании, другие специализировались на определенных заболеваниях — токсикомания, сексуальные отклонения, аутизм и так далее.

Западный корпус был третьим с левой стороны. Фрер бросился вперед по центральному коридору. Белые стены, линолеум цвета беж, выведенные наружу трубы отопления — каждое здание изнутри выглядело одинаково. Ничего удивительного, что пациенты, возвращаясь сюда на повторное лечение, подолгу плутали, разыскивая свою палату.

— Что тут у вас?

Интерна его вопрос разозлил.

— А вы чего, блин, сами не видите, что тут у нас?

Фрер не обратил на грубость молодчика никакого внимания. Приблизился к смотровому окошку и пригляделся. В углу палаты, сжавшись в комок, сидела обнаженная женщина с очень белой кожей, перепачканная калом и мочой. Окровавленными пальцами она сдирала со стены побелку, совала в рот и энергично жевала.

— Сделайте ей инъекцию, — бесстрастным голосом произнес он. — Три единицы локсапака.

Он узнал ее, хотя имени не помнил. Она у них уже лежала. Должно быть, ее привезли утром. Кожа у нее была белая, как таблетка аспирина. Лицо искажено страхом. Тощая, ходячий скелет — кости так и выпирают. Она все сдирала со стены чешуйки побелки и горстями, как кукурузные хлопья, запихивала в рот. В крови у нее были не только пальцы, но и рот. И стена уже была в крови.

Фрер давным-давно отказался размышлять о бессилии психиатров. С хрониками выход был один: оглоушить лошадиной дозой успокоительного и ждать, когда буря утихнет. Не бог весть что, но лучше, чем ничего.

На обратном пути он сделал крюк и заглянул в свое отделение имени Анри Эя. Здесь содержалось двадцать восемь пациентов, все — с востока области. Шизофрения. Депрессии. Паранойя. И несколько менее ясных случаев.

В приемном покое ему выдали утренний отчет. Истерический припадок. Кухонная свара. Наркоман, неизвестно где раздобывший веревку и сам себе перетянувший член. Рутина.

Фрер прошел через столовую, в которой стояла застарелая табачная вонь — психам пока еще позволялось курить. Открыл новую дверь. В нос шибануло спиртовым запахом — процедурный кабинет. Поздоровался с несколькими старыми пациентами. Толстяк в белом костюме, убежденный, что он директор института. Африканец, внимательно изучающий пол в коридоре, по которому отмахал уже много километров. Еще один мужчина с глубоко посаженными глазами — этот раскачивался на носках, словно собирался сделать цирковой кульбит.

В ординаторской он поинтересовался, как дела у новенького с амнезией. Интерн пролистал журнал. Ночь прошла спокойно. Утро тоже нормально. В 10 утра ковбоя забрали в Пелегрен на нейробиологическое обследование, где он категорически отказался от рентгена и любых других просвечиваний. Врачи, проводившие осмотр, не обнаружили у него никаких физических повреждений. Они склонялись к мнению, что здесь случай диссоциативной амнезии, вызванной травмой эмоционального характера. Это означало, что техасец либо сам пережил, либо стал свидетелем чего-то такого, отчего у него напрочь отшибло память. Интересно, что именно он видел?

— Где он сейчас? В палате?

— Нет. В зале Камиллы Клодель.[1]

Один из бзиков современной психиатрии — называть больничные корпуса, аллеи, отделения именами знаменитых душевнобольных. Даже в безумии есть свои кумиры. В зале Камиллы Клодель проводились лечебные занятия художественным творчеством. Фрер свернул в коридор, отпер одну из дверей по правой стороне и очутился в комнате, где пациенты рисовали, лепили, плели изделия из ивовых прутьев или складывали фигурки из бумаги.