Но, если быть честной перед самой собой, единственное, чего мне хотелось, так это того, что мама передала по наследству Мари – умеренного размера попу, умеренного объема грудь, каштановые волосы, зеленые глаза и густые ресницы.

Вместо этого я пошла в отца – не совсем светлые и не совсем темные волосы, глаза – нечто среднее между карими и зелеными, а фигурой я была не похожа ни на кого из своих родителей. Однажды я спросила у мамы, откуда у меня такие короткие, крепкие ноги, и она сказала: «По правде сказать, не знаю» – так, будто ничего более неприятного она мне никогда не говорила.

В моей внешности была только одна изюминка, которая мне поистине нравилась. Мои веснушки, россыпь темных пятнышек под правым глазом. Укладывая меня в детстве спать, мама обычно пересчитывала их пальцем.

Я любила свои веснушки и ненавидела свою задницу.

Итак, я стояла в примерочной, все, что мне хотелось, это подобрать пару джинсов, в которых моя попа смотрелась бы чуть поменьше. Кажется, эти джинсы с такой задачей справлялись.

Я вышла из примерочной, чтобы узнать мнение Мари. К сожалению, ее нигде не было видно.

Я вернулась в примерочную, понимая, что никто, кроме меня, не может принять решение.

Я еще раз посмотрелась в зеркало.

Нравятся ли мне они?

Я посмотрела на этикетку. Тридцать пять долларов.

С учетом налога у меня еще оставались деньги на то, чтобы съесть в ресторанном дворике цыпленка под соусом терияки.

Я сняла джинсы, направилась к кассе и расплатилась выданными родителями деньгами. В награду я получила пакет с единственной парой джинсов, к которым я не испытывала ненависти.

Мари по-прежнему нигде не было видно.

Я дошла до магазинчика косметики, чтобы посмотреть, не покупает ли она бальзам для губ или гель для душа. Полчаса спустя я нашла ее в магазине «Клэр», где она покупала серьги.

– Я искала тебя повсюду, – сказала я.

– Извини, я смотрела ювелирные изделия. – Мари забрала сдачу, аккуратно положила ее в бумажник, а потом взяла крохотный пластиковый пакетик, в котором, несомненно, лежало поддельное золото, которое непременно будет оставлять на ее ушах зеленовато-серые следы.

Я последовала за сестрой, уверенно покидавшей магазин и направлявшейся к выходу, где мы припарковались.

– Подожди, – сказала я, останавливаясь на месте. – Я хочу заглянуть в ресторанный дворик.

Мари повернулась ко мне и посмотрела на часы.

– Прости, мы не можем этого сделать. Мы опоздаем.

– Куда?

– На соревнования по плаванию, – ответила она.

– Какие соревнования по плаванию? – спросила я. – Никто ничего не говорил об этом.

Мари не ответила, потому что ей не нужно было этого делать. Я уже шла вслед за ней к машине, мне уже хотелось ехать туда, куда она сказала, и делать то, что она сказала.

Только после того, как мы сели в машину, она соизволила проинформировать меня.

– В этом году Грэм – капитан команды пловцов, – сказала она.

Ах да.

Грэм Хьюз. Капитан любой команды, игроком которой он является. Обладатель «лучшей улыбки» в альбоме выпускного класса. Человек именно того сорта, с которым могла бы встречаться святая Мария из Эктона.

– Здорово, – сказала я. Мне было ясно, что в ближайшем будущем мне предстоит не просто сидеть и смотреть заплывы на пятьдесят метров вольным стилем, но также ждать потом в машине Мари, пока они с Грэмом будут целоваться взасос в его машине.

– Не можем ли мы хотя бы прихватить что-нибудь по пути? – спросила я.

– Да, конечно, – сказала она.

А потом я, собрав в кулак всю свою уверенность, сказала:

– Ты платишь.

Обернувшись, Мари рассмеялась.

– Тебе четырнадцать лет. Ты не в состоянии купить себе что-то на ленч?

Она обладала удивительнейшей способностью ставить меня в глупое положение даже тогда, когда я была крайне уверена в себе.

Мы остановились у ресторана «Burger King», и я, сидя на переднем сиденье ее машины, съела сэндвич «Whopper Jr.», испачкав руки кетчупом и горчицей, и была вынуждена ждать до тех пор, пока мы не припарковались и не нашли салфетки.

Мари покинула меня в ту же минуту, как только мы ощутили витавший в воздухе запах хлорки. Поэтому я заняла место на трибуне и старалась изо всех сил развлекать себя.

Закрытый бассейн был полон едва одетых, физически развитых мальчиков моего возраста. Я не знала, куда деть глаза.

Когда Грэм появился у бортика и прозвучал свисток, я увидела, как он прыгнул в воду с легкостью птицы, летящей в воздухе. Едва он вынырнул, стало ясно, что он выиграет этот заплыв.

В дальнем углу я увидела Мари, которая подпрыгивала на месте, желая ему победы и веря в него всей душой. Когда Грэм взошел на пьедестал, я встала и, обойдя трибуны с другой стороны и пройдя через спортивный зал, пошла искать торговый автомат.

Когда я вернулась, опустошив свой кошелек на пятьдесят центов и купив пакетик чипсов «Doritos», я увидела, что, развернувшись лицом к толпе, сидит Оливи с родителями.

Однажды прошлым летом, как раз перед началом учебного года, мы с Оливи слонялись по ее подвалу, и она рассказала мне, что ей кажется, что она, возможно, лесбиянка.

Она сказала, что не уверена. Просто ей казалось, что с ней не все в порядке. Оливи нравились мальчики. Но она стала думать, что ей, возможно, нравятся и девочки.

Я была совершенно уверена, что, кроме меня, об этом никто не знает. И я также была вполне уверена в том, что ее родители стали что-то подозревать. Но это было не мое дело. Моя задача заключалась только в том, чтобы быть ее подругой.

Поэтому я вела себя так, как ведут себя друзья, например, сидела там и часами смотрела музыкальные клипы, ожидая, когда Натали Имбрулья исполнит песню «Torn», чтобы Оливи могла наглядеться на нее. Это был не совсем эгоистичный поступок, поскольку это была моя любимая песня, и я мечтала о том, чтобы остричь волосы и выглядеть точно так же, как Натали Имбрулья.

Мое желание пересматривать каждую неделю «Титаник» тоже не было абсолютно эгоистичным, так как Оливи старалась понять, нравится ли ей смотреть сексуальные сцены с участием Джека и Роуз, поскольку ее привлекали Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет.

– Привет! – сказала она в тот день в бассейне, заметив меня.

– Привет! – ответила я. Под голубой рубашкой с воротником, кончики которого застегивались на пуговицы, на Оливи был надета белая кофта. Ее длинные прямые черные волосы спадали с плеч. Зная, что ее зовут Оливи Берман, было, возможно, сложно представить, что она – наполовину еврейка и наполовину кореянка, но она одинаково гордилась тем, что семья ее матери приехала из Южной Кореи, и тем, какой потрясающей была церемония бат-мицва, ознаменовавшая ее переход во взрослую жизнь.