Сентябрь был на редкость неоднороден: то хлестали дожди, то было жарко и ярко, так что создатель мог выбирать. В холодной уже воде Бечары создатель плескался минут пять, после чего скоро выскакивал на берег и растирался коричневым мохнатым полотенцем, висевшим обычно к этому времени на руле его красного мустанга. Потом, тщательно выжав плавки, Наркизов слонялся по прибрежной косе, обдумывая ближайшие планы. Большинство из набранных им круговцев «отдыхало» в колхозе, лишь Вове Мачилову удалось увернуться, сославшись на "больные” почки. К Федьке Кораморову создатель заходить не любил: тот жил тесно и душно. Поэтому составление общего плана первого заседания Круга целиком ложилось на твердые плечи гордого пророка, непонятно какой, правда, идеи.

Валяясь на мелком прилипчивом песке приозерного пляжа, Гарри с интересом наблюдал, как маленькие черные муравьи легко разымают на части жирного сильного овода без крыльев, предусмотрительно оторванных создателем. Не так ли и гений, стоящий тысяч маленьких никчемных людишек, оказавшись без "крыльев Господа”, может быть уничтожен горсткой их?! Наркизова весьма занимало это страшное обстоятельство. Затем создатель вставал, одевался и выводил на прибрежную дорогу верный ему велосипед: «Вывожу один я на дорогу…». Проезжая с ковбойским видом по сему пути, Гарри и здесь не упускал возможности подумать о судьбах заброшенного человечества. Приехав в Общий Дом, создатель сдавал велосипед на хранение тете Клаве за еженедельную трешку, принимал душ, ежели была вода, и валился на разобранную постель.

"Гай Марий, Цезарь, Наполеон, Гитлер, Вовочка…" – летали по комнате его беспокойные мысли. "Но кровь? но мясорубка истории? но сотни тысяч покалеченных жизней?!" – вставали перед ним всегдашние обратные вопросы. "Ну и х… на них! Значит, ЭТО было необходимо Ему…" – Создатель взлетал с постели, но, осмотрев свой лунный лик в зеркале, успокаивался. Так текли однообразные дни создателя, дни ожидания.

Иногда Наркизов навещал Мачилова – в основном, по бытовым вопросам. Ведь в ту далекую эпоху в Роскомреспе и за деньги ничего нельзя было купить: магазины гордо пустели своими полками. Мачилов, имевший обширные знакомства в Городе, помогал создателю с "мясцом и колбаской”, никогда не забывая, впрочем, прикарманить сдачу в таких случаях. Моча всегда интересовался будущим "делом-с", но Наркизов не спешил раскрывать ему все карты. Благодаря частым посещениям создателя, Мачилов превратился в занятнейшего собеседника: "С умным человеком и поговорить любопытно". Отрешение к росту, заложенное в любом человеческом существе, даже самом паршивом, проявилось и в отчаянном бездельнике Мачилове. Чтобы окончательно прояснить отношения, создатель решился в одно из посещений дома Мочи пойти на "откровенность".

Это случилось в прокуренной комнатенке старого двухэтажного дома, где Моча единолично обитал, в отличие от остальных членов своей немалой семьи, которых создатель, как ни пытался, так и не мог точно запомнить. Наркизов грозно предложил Моче раскрыть свои "идеалы" в ответ на какое-то пошлое замечание последнего о жертвах революции. Владимир Ильич покрутил хвостиком, но беседу поддержал: он, вообще, был мастер поддерживать те разговоры, предмет которых ему не были знакомы абсолютно.

– Потеря Идеала, у нас? – изумился Мачилов вопросу создателя.

– Верно, Вова, верно!

– Как же это, мля? Мы же, русские, всегда, это… с идеями.

– Тысячи, миллионы людей в истории только и делали, что мучили, убивали или распинали своих же кумиров! Потом они же обожествляли их, преклонялись перед ними, а старых своих идолов – уничтожали!

– И бога-с? – уточнил Мачилов.

– Самого Бога избегнуть трудно, невозможно, Мачилов… – нехотя прояснил создатель. – Подобие Бога, да!

– Иисус… – протянул прозревающий все больше Мачилов.

– Точно, Мачилов. Именно он и его братья – Цезарь, Наполеон, Лысый Гений…

– Его-то не надо бы вспоминать! – струсил Мачилов.

– Увидите: придет время, и не достойные его твари будут требовать убрать его постаменты! Его еще станут попирать ногами те, кто всю свою жизненку славили его… Но все это наступит после…

– После, мля, чего? – Мачилов перетрусил окончательно.

– После нашей с тобой работы…

– Господи… – Мачилов скривил рожу и легко пробежался по комнате.

– Не беспокойтесь, все будет чистенько! – улыбнулся такой реакции Гарри.

– И зачем я влез в вашу организацию… – проговорился Мяча, став бледным, как рафинад.

– Вы, Мачилов, конечно, еще можете выйти из Круга, но предупреждаю Вас… – покачал пальцем создатель, переходя на официальный тон.

– Я пошутил, продолжайте! – взвизгнул Володя.

– То-то, смотри у меня! – создатель, как кошка, потянулся в креслах.

– Пойдете? – осторожно спросил заблудший Мачилов.

– Из дому гоните?

– Поздновато уже, темно, осень… – Моча старался спрятать искаженное страхом лицо.

– Ах, поэтому? – Гарри встал и закурил сигарету.

– Видите ли, Гарри, мои уже спать ложатся, – залебезил Моча. – Просто…

– Все будет очень непросто! – неторопливо докурив и бросив окурок на тарелку Мочи с недоеденным салатом, Наркизов тихо удалился.

С приездом из колхоза двух членов Круга – Тассова и Шутягина – дело завертелось веселее. Создатель навестил Тассова в его общаговской комнатенке, которую тот делил на пару с музыкантом из «Омерзения» Стасом Хаминым. Бас-гитарист Хамин, невысокий крепыш с ярко рыжей бородкой, долго не хотел покидать комнаты, ссылаясь на какие-то конспекты, которые он должен был переписать до утра. Ни уговоры Тассова, повредившего ногу и не могшего самостоятельно выйти к Гарри, ни тонкие намеки Наркизова так и не помогли. Тогда создатель, разозленный неуместной задержкой, был вынужден просто вытолкать в шею Хамина из его же комнаты с предложением подучить конспекты на кухне.

– А вы, однако, не теряетесь, Наркизов! – воскликнул потрясенный Рома.

– Было б перед кем! – сказал, отрясая испачканные руки, создатель. – Скотина этот ваш рыжий музыкант, честно сказать.

– Да уж, есть немного! Так о чем же Вы хотели со мной побеседовать?

– О деле, Рома о нашем деле…

– А вот, уважаемый Гарри Всеволодович, попрошу без фамильярности…

– Понял! я понял, – усмехнулся создатель. – Держим дистанцию по жизни?

– Сходятся cразу только родственные души, – поучительно заметил Тассов, – а мы с вами…

– Мы с вами, как Раскольников со Свидреном, не так ли?

– Почти что так…

– Ну, так что же? – создатель уселся на стул возле постели Тассова и закинул ногу на ногу.

– Просто можно и нужно уважать свободу других! – Тассов удобнее устроился в постели, выставив, как весомый аргумент, краешек своей перебинтованной ноги из-под одеяла.