– Вы были у Муссолини?

– Он приглашал меня. Но стало известно, что дуче срочно вызван в «Вольфшанце».

– Это так. Я вызвал его.

– Поэтому решил, что из политических соображений лучше будет встретиться с ним здесь, в Германии.

– Он все еще признателен вам, Скорцени. Все еще… – Фюрер то ли иронично улыбнулся, то ли брезгливо поморщился. Во всяком случае, чувствовалось, что любое упоминание об «императорствующем макароннике» вызывает у него приступ снисходительного недовольства.

И ощущение это было близко и понятно «первому диверсанту рейха». Ни один глава государства не застрахован от недругов, дворцовых интриг и переворотов. Но не таких примитивных. И не в Италии – с ее мощной фашистской фалангой, национальной гвардией и целой армией секретных и давно рассекреченных агентов СД, гестапо, абвера, с частями СС. Не в Италии и не столь анекдотически – вот чего не могли простить Муссолини ни фюрер, ни Скорцени.

– Это наша вина: не сумели упредить события в Риме. – Появился официант и оставил для Скорцени бутылку пива, а для Гитлера – бутылку богемской минералки и бокалы. – Если бы дуче сумел предупредить нас, мы нанесли бы упреждающий удар по королю и Бадольо, – мрачно оправдывался Гитлер. – Пусть даже пришлось бы пожертвовать Муссолини и всем его кабинетом министров.

Берясь за свой бокал, фюрер вопросительно взглянул на «первого диверсанта рейха».

– И мы нанесли бы этот удар, – жестко подтвердил Скорцени. Пиво только что извлекли изо льда, и здесь, в душноватом вагоне, оно показалось штурмбаннфюреру родниковым напитком рая. – Был бы только приказ.

Фюрер воспринял это как упрек. Но Скорцени такое позволялось.

– …Теперь карта фронтов на южном театре Европы выглядела бы совершенно по-иному, – продолжил свое брюзжание Гитлер. – А мы бы имели десяток лишних дивизий. Пусть не самых отборных и боеспособных. Зато противостояли бы они союзникам, а не вермахту.

Скорцени промолчал. Фюрер сам должен был понять, что запоздал с этим разговором ровно на год. Кроме того, ему показалось, что и сама тема переворота в Риме возникла стихийно, только потому, что он вернулся из Италии.

И был немало удивлен, когда вдруг услышал:

– Но мы должны извлекать уроки, Скорцени. Мы обязаны извлекать их. Даже из таких вот, начисто проигранных нами, дворцовых сражений, какие происходили в Риме. Иначе чего мы все будем стоить? – «Верховный судья нации» вновь вопросительно взглянул на штурмбаннфюрера, словно предполагал, что с его банальной сентенцией можно не согласиться.

– Мы должны продемонстрировать это миру, – мягко уточнил Скорцени, напоминая фюреру, что это всего лишь слова, на которые он не мастак. Пора бы переходить к делу.

– Вам представится возможность продемонстрировать это, Скорцени, представится. Причем очень скоро.

– Где и когда? – по-солдатски кратко поинтересовался обер-диверсант СС.

«Где и когда?» – мысленно повторил фюрер, с благодарностью глядя на офицера. Если бы каждый его фельдмаршал, каждый генерал с такой же готовностью вопрошал: «Где и когда?», разве сейчас он ломал бы голову над тем, как остановить врага у самых границ рейха?

И все же с ответом не спешил. То, что он должен был произнести, принадлежало к высшим секретам империи. К его личным секретам. И даже пребывая тет-а-тет со Скорцени…

– Венгрия, – вырвалось у него как-то само собой. – Говорят, ваша мать – венгерка.

– Во мне бурлит кровь всех народов Европы. Но вся эта смесь и представляет собой кровь германца. Речь идет об адмирале Хорти?

– О регенте… Хорти.

Скорцени задумчиво помолчал. Он пытался вспомнить, обладает ли какой-нибудь особой информацией, позволявшей ему подтвердить актуальность этого упреждающего удара. Но обнаружил, что никакими такими особыми, свежими сведениями не обладает. Кроме общей уверенности в том, что на Хорти нельзя положиться точно так же, как нельзя было полагаться на Муссолини, на Антонеску. Или Франко. Который вместо того, чтобы прийти на помощь Германии, забился в свою пиренейскую пещеру и делает вид, что все, происходящее по ту сторону горных перевалов, его не касается. Именно эти размышления заставили Отто напомнить Гитлеру:

– Мне почему-то казалось, что начнем с Мадрида.

– Почему с Мадрида? – нервно передернул плечами фюрер. – Знаю, что недолюбливаете Франко. Многие недолюбливают его. Но основания?

– Уже хотя бы потому, что мы дали возможность генералу Франко вдоволь отдышаться и прийти в себя. Огромная страна. Огромные людские и материальные резервы, оказавшиеся за спиной у англо-американцев.

– Стратегически это обнадеживает, – вяло признал Гитлер.

– Сменив Франко, мы могли бы срочно перебросить в Испанию пару наших дивизий, быстро довооружить несколько испанских, создав таким образом мощный армейский кулак в тылу у войск союзников.

Гитлер задумчиво смотрел в окно. Скорцени не был уверен, что тот слышит его, а точнее – пытается осмыслить сказанное им.

В двери появился личный адьютант вождя обергруппенфюрер Шауб. Он попытался привлечь внимание Гитлера, однако тот демонстративно не замечал его, и адъютант вынужден был исчезнуть, чтобы дождаться более благоприятного момента.

– И все же отправляться вам придется в Будапешт, Скорцени, – наконец вернулся фюрер в катящуюся в сторону Балтики реальность. – Но об этом мы еще поговорим. Здесь нужно будет все взвесить. Подобрать личность, способную заменить уставшего от бремени власти адмирала. Когда «ситуация созреет», мы обязательно вызовем вас, Скорцени.

– Я готов, мой фюрер.

– В Италии вы занимались секретным оружием.

– Морскими камикадзе.

– И что же?

В течение нескольких минут Скорцени рассказывал обо всех впечатлениях, которые он вынес в результате знакомства со школой князя Боргезе.

Гитлер не перебивал его. Отто сразу же почувствовал, что интерес фюрера к его докладу неподдельный и что появление «человеко-торпед», «человеко-бомб» и пилотируемых смертниками ракет «Фау» пробуждает у него пусть пока что весьма смутную, но все же надежду. Гитлер много раз уверял германцев, что вот-вот введет в действие некое чудо-оружие, которого в природе пока не существовало. Так пусть появится хоть что-то новое, способное причинить противнику более-менее заметный урон.

Но как только Скорцени увлекся описанием первой атаки камикадзе Райса, в ходе которой был потоплен английский корабль с солдатами на борту, фюрер прервал его:

– Скажите, Скорцени, вы уверены, что мы действительно получим нужное число смертников-добровольцев, чтобы создать этот… особый род войск?

– А кто может усомниться в этом? – угрожающе проворчал Скорцени, не принимая в расчет то обстоятельство, что основной сомневающийся уже перед ним.

– Вы в этом действительно уверены? – привстал и потянулся к нему через стол фюрер. И подернутые слюдяной влагой, доселе дремавшие, мертвенные глаза Гитлера наконец-то оживились, взыграв холодным лучом недоверия.