Работа комиссии заставила откликнуться то самое учреждение, которое и подвергалось наибольшей критике. 20 декабря 1878 года Синод принял определение, по которому епархиальным властям запрещалось производить самовольно, без предварительного одобрения специалистов – членов археологических обществ Петербурга или Москвы, какие-либо перестройки, ремонт или снос древних церквей и монастырей. Однако такая мера так и не стала гарантией спасения произведений зодчества допетровской эпохи.

Археологические общества с излишней сверхтребовательностью при определении научной ценности сооружений санкционировали снос целого ряда зданий XVII века, преимущественно деревянных построек на Севере. Среди них – церкви Преображенская в селе Кусяги Новоладожского уезда, Христорождественская и Сретенская в Архангельской губернии. С согласия, а вернее, при попустительстве специалистов была уничтожена церковь Богоявления, построенная русскими мастерами XV века в городе Остроге, варварски искажена церковь Иоанна Предтечи, сооруженная в начале XVI века в селе Дьякове под Москвой…

Бежали годы, десятилетия, а судьба творений зодчества все еще оставалась нерешенной. Тем временем в искусстве сменяли друг друга новые стили. Уже стали предметом научных изысканий произведения классицизма и ампира. Столь же настойчиво, как и творения безымянных в большинстве своем зодчих далекого прошлого, требовали охраны и дворцы, построенные по проектам Бове и Григорьева, Баженова и Казакова.

Незаметно расширялись и границы понятия «памятник». Наравне с потемневшими иконами, зачастую покрытыми поздними записями, поблекшими и сохранившимися лишь во фрагментах фресками Киевской Руси и Владимиро-Суздальского княжества теперь ценились уже и старые работы отечественных мастеров портрета, пейзажа и жанровой живописи XVIII – начала XIX века – Рокотова и Левицкого, Боровиковского и Кипренского, Брюллова и Орловского, Венецианова и Тропинина, Иванова. Немало оказалось в стране и произведений выдающихся европейских мастеров – Рембрандта, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Рубенса, Ван Дейка, Гейнсборо, Фрагонара, Грёза…

Привлечение внимания к памятникам старины, их популяризация несли в себе и определенную опасность. Слишком быстро росло число коллекционеров. Еще вчера они вкладывали деньги только в ценные бумаги и предприятия, а сегодня, прознав о ценах на международном антикварном рынке, бросали свободные средства на приобретение старых и известных собраний, подлинность которых подтвердил не один специалист.

Лишь немногие из собирателей – Морозовы, Щукины, Носовы, Терещенко, Ханенко, Гиршманы – полюбили искусство, стали его изучать. Их интересовало все: мебель, картины, фарфор, иконы. Очень быстро они превратились в серьезных и опасных конкурентов Эрмитажа, Третьяковской галереи, Русского музея. Ведь у музеев, даже государственных, средства на пополнение фондов были строго ограничены, а миллионеры на свои коллекции денег не жалели. Коллекционирование стало модным и престижным, «доказательством» цивилизованности вчерашних купцов, придавало им европейский лоск.

Коллекционерские страсти подогревали и литературный рынок. Одна за другой выходили монографии, посвященные архитектуре XVIII и XIX веков, роскошно изданные книги по истории живописи, об отечественных художниках.

Увлечение собирательством приняло такие размеры, что позволило искусствоведу П.П. Лазаревскому выпустить в 1914 году интересную и необычную книгу «Среди коллекционеров». Это были увлекательные истории из жизни собирателей, рассказ о том, что и как успели накопить они для своих домашних музеев. Но невольно Лазаревский, обладавший недюжинными познаниями, рассказывал и о том, как отличить получившие широкое распространение подделки от подлинников, где сохранились и еще можно приобрести интересные экземпляры – одним словом, наталкивал читателя на мысль о возможности приобщиться к миру коллекционеров, подсказывал, что именно можно собирать.

Ставшее модой коллекционирование зачастую спасало от распыления, а иногда и от гибели старые собрания. Концентрация же их в одних руках способствовала появлению уникальных частных музеев, чьи печатные каталоги сразу же вводили описанные вещи в научный оборот. Однако подобное собирательство таило в себе и постоянную угрозу для памятников.

Коллекционер-миллионер чаще всего видел в своем собрании произведений искусства лишь выгодное помещение капитала, которому не страшны никакие инфляции, биржевые бури с их падением курса, банкротствами и крахами. И потому при необходимости мог продать эти коллекции за рубеж.

Правда, такие случаи были крайне редки, но никто не мог дать гарантии, что новые собиратели не последуют примеру своих родовитых и титулованных предшественников, спустивших на аукционах Европы собиравшиеся несколькими поколениями коллекции. Ведь именно так ушли навечно из нашей страны лучшие картины из собраний Кудашёва, Чегодаева, Салтыкова, Кулешова, Фабрициуса, князей Сан-Донато и многих других.

В конце 1913 года пошло с аукциона у Жоржа Пти в Париже гигантское собрание западноевропейской живописи Деларова. Картины Монтаньи, Буальи, Фрагонара, Стена, Рембрандта, Буше, неоднократно выставлявшиеся в Лондоне, Берлине, Гааге и ни разу – в России, были увезены навсегда.

Ушла и единственная побывавшая в руках русского коллекционера картина Вермеера Дельфтского. По незнанию ее купил и, не разобравшись, что ему досталось, вскоре продал за рубеж обычно не ошибавшийся Щукин.

«Кто виноват в этом? – вопрошал журнал „Старые годы“. – Кто: музеи или отдельные собиратели, государство или художественные общества?

К сожалению, здесь виноваты все»[7].

Негативные последствия собирательства, в которое вовлекалось все большее число людей, начали сказываться и на судьбах наиболее доступных тогда объектов коллекций – икон. В немалой степени их расхищению и даже гибели, утрате ценнейших образцов мелкой пластики способствовала сама православная церковь. Ведь не кто иной, как Синод в своем определении 1878 года обязывал «епархиальные власти, чтобы они не иначе приступали к поправкам, переделкам и уничтожению памятников, как по соглашению с одним из ближайших к месту их назначения археологическим или историческим обществом»[8].

Подводя своеобразный итог многочисленным случаям варварских искажений, продаж в частные руки, уничтожения бесценных сокровищ древнерусского искусства, в январе 1912 года журнал «Старые годы» отмечал:

«Ярко вырисовывается крайне отрицательная роль, которую играет наше духовенство в деле сохранения старины. Все те, кому пришлось близко столкнуться с ним в этой области, на основании горького опыта подтверждают, что оно в своем художественном невежестве – главный враг доверенных ему художественно-исторических ценностей, враг тем более опасный, что он действует с полным убеждением в своей правоте»[9].