Написанное слово, фотографический образ — и то, и другое доставляло Эми неизмеримо большее удовольствие, чем реальность. В них была какая-то непостижимая красота, возвышенное очарование, заставляющее ее охать и вздыхать с чувством едва ли не большего удовлетворения, чем может принести самым мастерским образом доставленный оргазм. Она с огромнейшей радостью превратила бы свою жизнь в нескончаемую сцену поцелуя на кукурузном поле из «Комнаты с видом», испытала бы всю страсть Элизабет Беннетт, с которой та смотрела на мистера Дарси, и погибла из-за потерянной любви, как Анна Каренина…

Люсинда водила Эми по всему Найтсбриджу[2]с уверенностью избранного, которого в бутиках на Слоун-Стрит встречают с благоговением. В этой части города даже существовала особая порода женщин, которые не способны были дышать воздухом вне зоны данного почтового адреса. Посели ее куда-нибудь на окраину, и она потянется за ингалятором, хрипя и задыхаясь в попытке вернуть утраченное самоуважение. Закутанная в одеяние из верблюжьей шерсти с прожилками черной кожи от французского дома моды «Гермес», словно какая-нибудь пегая лошадь, она идет балетной походкой по Уолтон-Стрит, а потом останавливает такси. Никто никогда не замечал, чтобы она разговаривала или ела.

Целью их миссии был поиск шарфов. Ёжась от холода на пронизывающем ветру раннего утра, они целеустремленно сворачивали с залитых солнцем тротуаров в обитые шелком казематы роскоши. Шанель, Фахри, Хэмнет…

Было любопытно снова оказаться в этих вселяющих трепет магазинах в подходящей компании. В ту пору, когда Эми работала в издательстве, они с еще одной стажеркой частенько лишали себя обеда, предпочитая ему прогулку по Южному Кенсингтону. Они даже разработали формулу, которая помогала им вызвать серьезное к себе отношение со стороны консультантов в магазинах. Перед тем, как войти, сделай мрачное выражение лица, похожее на застывшую маску, и ни в коем случае не улыбайся. Притворяйся безразличной ко всему и выражай восторг, отторжение и другие эмоции исключительно при помощи ресниц. Так, взмах ресниц означал восхищение, стремительно опущенные ресницы — отвращение, а умоляющий трепет — «Я это примерю» (боюсь, здесь без всяких волшебных слов). Следуя этой модели, они вышагивали между рядами с одеждой, стоически подавляя бурный восторг при виде поражающих воображение нарядов. Но стоило им снова оказаться на улице, как они корчились от смеха и разражались фразами типа «мне просто необходима эта вещь», за которыми неизменно следовало «мне нужно разбогатеть», многократно повторяемое с такой искренностью и отчаянием, что Эми начинала верить, что если она зажмурит глаза достаточно крепко, это желание непременно осуществится. Тем не менее, богатые бойфренды и фальшивые чековые книжки казались более реальными вариантами.

Но вернемся к шарфам: мягкий бархат и кружево, шифон богатого шоколадного оттенка, фиолетовый шелк и плотный атлас… Эми трогала каждый по очереди, некоторые перекидывая через плечо, а одним прикрыв нижнюю часть лица так, что становилась похожа на турчанку-искусительницу, и просто вдыхала ароматы тканей и восхищалась богатством выбора. Она не могла решить, которому отдать предпочтение, но Люсинда уже знала, что именно ей нужно.

— Пятнадцать вот этих и семь тех, — проинструктировала она стройную блондинку в брючном костюме из ткани в тонкую полоску, которая все это время бесцельно курсировала между различными objets d'art[3], представленными в магазине. Блондинка завернула трофеи в тонкую оберточную бумагу и положила свертки в бумажный пакет внушительных размеров.

Чтобы отметить удачную покупку шарфов, Люсинда повела Эми на ленч в ресторан «Дафниз», следуя доктрине, которая гласила: казенному счету в зубы не смотрят. Пара расположилась за столиком в зимнем саду. Ледяное солнце проливалось сквозь оконные стекла, а периодически доносившийся запах базилика или свежеиспеченного хлеба разжигал аппетит.

Люсинда была бледным, воздушным и прекрасным созданием. Она без особых усилий достигла высокого положения в мире моды частично благодаря тому, что ее все обожали, а частично — тому, что могла подобрать шляпу от Филипа Триси к костюму от Ива Сен-Лорана в такой неожиданной и экстравагантной комбинации, за которую многие женщины просто бы костьми легли.

Эми замечала, что Люсинда, мнение которой пользовалось авторитетом в сфере гламура, очень быстро становилась ее лучшей подругой. Эми была остроумна, обаятельна и слегка неповоротлива, а ведь так приятно, когда рядом с тобой кто-то естественный, словно порыв свежего ветра в душном мире моды! Умная и уравновешенная Люсинда стала ей идеальной наставницей. Самое главное: они смогли по достоинству оценить друг друга.

Среди сотрудниц журнала Эми была практически самой молодой и, если быть честными, самой красивой. По степени ухоженности ее, естественно, затмевали все без исключения работающие здесь женщины. Например, под ногтями у Эми водились редкие культуры, а то, что творилось у нее на голове, больше напоминало помойку, чем прическу. Но все же благодаря ее собственному рецепту красоты (одна часть — природное обаяние, две части — вода из-под крана), она умудрялась выглядеть свежее, чем листья салата, и уж точно значительно аппетитнее!

Последнее охотно бы подтвердили искушенные киномагнаты и мужчины с толстыми кошельками (и, в большинстве случаев, с толстыми задницами), которые обедали рядом и бросали на нее плотоядные взгляды. Некоторые, вероятно, англичане, поглядывали на нее прохладно и высокомерно. Некоторые — наверняка французы — неподдельно восхищались ею. А в забитых взглядах американцев читалось: могут ли они улыбнуться или это будет дисгармонировать с их костюмом от Кельвина Кляйна? А что подумает жена? А что скажет психиатр?

Эми внутренне улыбнулась этому краткому путеводителю по особенностям национального характера и решила, что обобщение в данном случае грубостью не являлось. Так им и надо, развращенные ублюдки!

— Ну что, Люк так пока и не позвонил? — Люсинда угостилась ломтиком козьего сыра, ухитрившись сделать это безо всякого ущерба для своей помады.

— Нет, но я и не жду, что он позвонит. И знаешь, меня на самом деле это не слишком беспокоит. Я поняла, что он мне не подходит.

Люсинда сочувственно улыбнулась. Она была уверена: Эми просто делает хорошую мину при плохой игре.

— Люсинда! Мне совершенно все равно, честно.

— О'кей, дорогая. Почему бы тебе не сходить со мной сегодня на вечеринку? Достань свой лучший наряд и поймай себе рыбку покрупнее, чем Люк. Там будет уйма народу.

Эми вяло кивнула. После недели маниакальной работы ей хотелось провести вечер в одиночестве, наедине с собственными мыслями, но она была не настолько глупа, чтобы обижать Люсинду, когда та была на волне милосердия.

— Люс? — она оторвала глаза от винегрета, лежащего на листе цикорного салата.