Я подошел к машине.

— Садись, садись! — торопили меня.

Между спинками ковшеобразных сидений и крышкой багажника оставалось сводное пространство, но в него влез бы разве что тостер.

— Залезай и устраивайся! — велел Мохаммед, оборачиваясь, чтобы ослепить меня киношной красотой шоколадного лица. — Артур, скажи ему, чтобы сел на чемодан. — Он говорил с французским акцентом.

— На чемодан? — Я зашвырнул внутрь рюкзак. — Я тут не помещусь!

— На багажник. Он называет его чемоданом, — растолковал с улыбкой Артур. Улыбка у Леконта была жесткая, саркастическая, и появлялась она на лице нечасто — в основном когда он хотел убедить собеседника в чем-либо или высмеять либо добивался того и другого сразу. Иногда она служила суровым предупреждением (обычно запоздалым): у Леконта планы на ваш счет. Этакое ложное ободрение, оскал, с каким Монтрезор смотрел на Фортунато, сжимая в кармане мастерок.[5]— Тебе придется сесть на багажник, в том месте, куда складывается крыша.

И я, обычно такой впечатлительный и осторожный, так и сделал.

Мы влились в плотный, как всегда субботним вечером, поток машин на Форбс-авеню. Случай, свидетелем которого я был совсем недавно, или мерцание близких ярко-красных габаритных огней вокруг навели меня на мысли о полиции.

— А мне разве можно так сидеть? — Звук моего голоса был поглощен вакуумом, образующимся за быстро движущимся автомобилем.

Артур обернулся. Ветер сдул волосы ему на лицо, зажженная им сигарета рассыпала яркие искры, как бенгальский огонь.

— Нет! — прокричал он. — Так что смотри не выпади! У Мохаммеда и так полно штрафных талонов!

Люди в машинах, поравнявшихся с «ауди», качали головами и одаривали меня такими же взглядами, которыми я сам частенько мерил подвыпивших молодцов за рулем скоростных тачек. Я решил не думать о них, что оказалось не так уж сложно. Я просто обратил лицо навстречу ветру и текущей перед глазами реке уличных огней. Постепенно поддавшись действию пяти кружек пива, опрокинутых одна за другой, я уже не мог воспринимать ничего, кроме скорости, которую уверенно развил Мохаммед, и визга шин на асфальтово-щебеночном покрытии, таком пахучем и близком. Потом ветер стих, когда мы остановились на красный свет у Крейг-стрит.

Я вытащил сигарету и прикурил, пользуясь тем, что все вокруг замерло. Артур снова обернулся и, похоже, был слегка удивлен тем, что я не бледен, не блюю и в сознании.

— Слушай, Артур! — позвал я.

— Что?

— Ты ведь работаешь в библиотеке, так?

— Так.

— Что за девушка сидит за окном с решеткой?

— Какая девушка?

— Рядом с площадкой перед лифтом на первом этаже есть окно. В окне решетка. За решеткой сидит девушка.

— Это наверняка Флокс.

— Флокс? Ее зовут Флокс? Разве бывают девушки с таким именем?

— Она чокнутая, — объявил Артур со смесью презрения и восторга. Потом глаза его расширились, будто ему на ум пришла неожиданная мысль. — Она панк, — медленно проговорил он. — Ее еще называют Мау-Мау.

— Мау-Мау, — повторил я.

Когда сменился сигнал светофора, Мохаммед резко повернул налево, включив поворотник уже на исходе маневра.

— Что ты делаешь, Момо? — удивился Артур.

— Момо? — переспросил я.

— Вот черт! Мы же едем к Рири! — выпалил Мохаммед. Казалось, он только теперь вспомнил, что их путешествие имело некую конкретную цель.

— Момо, — повторил я снова. — К Рири.

— Тебе надо было ехать прямо по Форбс, Момо, — изрек Артур, засмеявшись моим словам. — Дом Рири стоит прямо на Форбс-авеню.

— Ладно, да. Я знаю. Заткнись! — рявкнул Мохаммед.

Он развернулся прямо на Крейг-стрит, которая по счастливой случайности оказалась абсолютно пустой, и рванул снова на авеню, так что колеса взвизгнули. Несмотря на ветер и скорость не меньше ста километров в час, его черные волосы лежали неподвижными лоснящимися волнами, словно были сделаны из папье-маше и залиты лаком. Меня снова окутало облако блаженного оцепенения. Я выкинул сигарету и вернулся в исходное положение, вцепившись в хромированное отделение для багажа позади меня, вбирая воздух большими порциями, наподобие реактивного двигателя.

Дом Рири оказался громадиной в стиле тюдор, стоявшей недалеко от студенческого городка Чатем-колледжа. Пока мы катили по подъездной дорожке к парадной двери, Артур поведал мне, что в этом колледже овдовевший отец Рири преподает фарси — время от времени, потому что часто берет годичные отпуска, как теперь, например. Свет из окон особняка заливал всю окружавшую его необозримых размеров лужайку, а грохот музыки заставлял содрогаться целый квартал.

— В общем-то мы рады, что ты поехал с нами, — сообщил Мохаммед, пожимая мне руку с довольно безразличным видом. После этих слов он исчез в объятом пульсацией тяжелых ритмов холле.

— Ну спасибо, — ответил я.

— Как мило, что твоя подружка оказалась такой понимающей особой, — заметил Артур, пряча улыбку.

Я изобразил звонок с извинениями Клер, объясняя гудку в трубке, что появились кое-какие дела и я не смогу прийти на ужин. О, конечно, мне очень жаль, что по моей вине не состоится встреча, к которой она столько готовилась. Последние слова вполне могли быть чистой правдой.

— Ха-ха. Да. Откуда Мохаммед родом?

— Из Ливана, — сказал Артур.

К нам подошла миловидная женщина в саронге. На ее лице читалась радость, а руки были раскинуты для сердечных объятий.

— Момо! Артур! — воскликнула она. На веках ее больших карих глаз мерцали золотые блестки поверх теней трех смешанных оттенков. В волосы она вплела разные цветные вещицы: лаковые палочки, перья, кусочки ткани.

Я переминался у открытой двери и, сохраняя на лице терпеливую, широкую улыбку, наблюдал за обменом объятиями. Момо вскрикнул, ругнулся по-французски и припустил в глубь дома. Его лицо неожиданно приобрело жесткое выражение хищника, напавшего на след жертвы, за которой он охотился уже многие годы. Встречавшая нас женщина — я посчитал ее той самой Рири — имела роскошные плечи; не стесненные одеждой, они плавно перетекали в колышущийся бюст, обернутый цветастой тканью. Как и большинство иранских женщин, она обладала особенной, орлиной красотой, хищной, крючковатой и сумрачной, выделяющей глаза. Расцеловав обоих молодых людей, она протянула мне красивую руку жестом хозяйки дома.

— Рири, это мой друг Арт, — представил Артур.

— Очень приятно! — сказал я.

— Боже, ему приятно! — произнесла Рири. — Какой вежливый! Артур, твои друзья такие вежливые! Входите! Все уже собрались! Все уже пьяны, но по-прежнему вежливы! Вы почувствуете себя как дома! Проходите в гостиную!