– Это потому, что он ведет гражданские дела.

– И все равно он мог уйти в загул. А сейчас зализывает раны в какой-нибудь выпендрежной гостинице.

– И все-таки любопытно… – заметил Грант.

– Что именно?

– Что твой потеряшка – как его там зовут?

– Тальберт.

– Что этот Тальберт был таким же любителем кутить и трудиться. Застройщик. Богач. Душа компании. Сколько он уже не выходит на связь?

– Три дня.

– И ты что, считаешь, что он тоже где-то приходит в себя?

– Он пропустил несколько встреч, – покачала головой Софи. – Важных встреч. А эти парни точно не знают друг друга? Не рванули ли они в Вегас, например?

– На это ничто не указывает, – покачал головой напарник, – но вдруг мы упустили связь, которая между ними существует?

Из комнаты отдыха пахнуло крепким ароматом жареных кофейных зерен.

В дальнем углу запыхтел копир.

– О чем думаешь? – спросила Бенингтон.

– Просто в порядке бреда – а в какую заморочку могут вляпаться два состоятельных плейбоя-трудоголика?

– Наркотики.

– Верно, но у меня нет ощущения, что Сеймур сидел на чем-то, кроме качественного алкоголя и время от времени травки. В этом городе от такого не умирают.

– Женщины.

– Ага.

Софи улыбнулась. Улыбка была ей к лицу.

– То есть ты считаешь, что наших мальчиков убила серийная убийца-проститутка?

– Ну, до этого я еще не дошел. Просто предлагаю поработать в этом направлении.

– И эта догадка основывается…

– Вообще ни на чем.

– Рада, что твоя профессиональная подготовка и работа – вещи, никак не связанные.

– Софи, интуиции научить нельзя. Ты же сидишь в Фейсбуке, да?

– И?

– А как у вас называется, когда кто-то навязывается кому-то в друзья? Ну, помимо позора.

– Это называется «запрос на добавление в друзья», – закатила глаза Бенингтон.

– Ну так вот, пошли его Тальберту и Сеймуру. Я позвоню своему человеку в конторе Сеймура и проверю, могут ли они зайти в его аккаунт и ответить на твой запрос. А ты поговори с людьми Тальберта.

– Ты хочешь, чтобы я сравнила списки их друзей?

– Может быть, нам повезет, и у них найдутся общие знакомые женского пола. Ведь этот Фейсбук – не что иное, как новомодное место для свиданий. – Грант еще раз взглянул на часы. – Ну а мне пора сматывать удочки.

Он встал и взял куртку.

– И ты что, вот так бросишь все на меня? – удивилась его коллега.

– Прости, но мне надо съездить в Киркленд. Не был там уже шесть недель.

Взгляд Софи стал мягче.

– Без проблем. Я займусь.

Украшения из цветной бумаги гирляндами висели вдоль стены пустой комнаты для свиданий, в которой сидел Грант. Каждую зиму пациенты отделения острых психических расстройств, которые могли держать в руках ножницы без того, чтобы нанести рану себе или соседу, делали эти рождественские поделки для последующей раскраски более нестабильными больными. Результаты были налицо. Некоторые – расплывчатой формы с цветными пятнами. Детали других настолько проработаны, что они напоминали алтарь во францисканском монастыре.

Мортон закрыл журнал. Он уже потерял счет тому, сколько раз просматривал его за последний год. Судя по датам на стопке «National Geographic», лежащих перед ним, эта традиция сохранится на ближайшее обозримое будущее.

– Статья о боевых самолетах русских становится раз от разу все лучше и лучше.

Грант поднял глаза и увидел симпатичную медсестру его возраста, которая только что доставила в комнату пожилого мужчину в инвалидном кресле.

– Хорошие журналы в комнате ожидания как хорошее вино: чем старше, тем лучше – ответил он, взглянув на пачку. – Как у него дела, Анжела?

– Вел себя как настоящий джентльмен.

Мужчина в кресле выглядел очень костлявым и совсем старым, хотя, может быть, Мортону это просто показалось. Его заросли седых волос вполне можно было бы подстричь. Грант заметил под рукавом сестры полоску бинта.

– Это ведь не он, правда? – поинтересовался он.

– Нет. Теперь мы стрижем ему ногти. Это сделал пациент, у которого прошлой ночью было обострение.

Медичка установила кресло прямо перед посетителем.

Пациент попытался сфокусировать свой взгляд, но глаза отказывались ему подчиняться.

– Привет, па.

– Ему дали чуть больше успокоительного, чем обычно, – виновато улыбнулась Анжела.

По правилам Грант должен был заранее предупредить о своем приезде с тем, чтобы персонал мог соответствующим образом подготовить отца. Без коктейля из успокоительного, нейролептиков и миорелаксантов[5] приступы Джима представляли опасность для окружающих. Даже сейчас, когда его голова безвольно качалась из стороны в сторону, кисти его рук были крепко привязаны к рукояткам инвалидного кресла.

– Сейчас время еды. Если хотите, я могу принести еду сюда и буду кормить его, пока вы с ним сидите, – предложила Анжела.

– Неужели уже четыре часа?

– Это для ранних пташек. Похлебка по-бостонски. Они уже привыкли к своему расписанию.

– Вы просто принесите еду. Я сам его покормлю. Спасибо, Анжела.

Сестра улыбнулась и вышла.

Грант придвинул стул поближе и внимательно осмотрел отца. Десятилетия тяжелых потрясений разрушили его здоровье: суставы постепенно утратили подвижность, мускулы превратились в подобие веревок, и вот теперь мужчина, которому было всего пятьдесят девять лет, выглядел так, как будто его только что извлекли из гробницы.

Когда-то Грант больше всего боялся, что отец к нему так никогда и не вернется, но через несколько лет после катастрофы он перестал надеяться. Теперь он боялся этого скрюченного тела. Боялся, что оно может быть тюрьмой для ясного сознания.

Анжела вернулась со столиком на колесиках, и Грант подождал, пока она выйдет из комнаты, прежде чем исследовать суп. Оказалось, что это был вовсе не рыбный суп, а похлебка из кукурузы. Совсем не по-бостонски.

– Ну что ж, давай посмотрим, каково оно на вкус, – предложил Мортон-младший.

Он сделал глоток.

– Неплохо. Теперь твоя очередь.

Отец взглядом проводил ложку до самой миски. Грант окунул ее в суп и осторожно поднял: