– Но зачем же тогда человек живет? Он ведь обогащает на земле свою душу, разве нет? Приобретает баллы, ну или как это у вас тут называется, за хорошие поступки и теряет их за плохие. – Не знаю, что заставляло меня спорить (вот уж глупость несусветная, попер муравей против бульдозера), но мне казалось, что я вот-вот что-то пойму.

– Забавный ты. Задаешь вопрос и сам же отвечаешь. Умный, дескать? Какие баллы? Тела – они вроде сосудов, в них плещется душа. В одном сосуде, в другом, в третьем. Никаких баллов. Хотя что-то вроде вкуса накапливается. Ну вот как ваш коньяк, настаиваясь в дубовых бочках, собственно, и становится коньяком. Только дело-то вовсе не в том, чем он в итоге станет, а в процессе. Счастье, говоришь? Какой может быть разговор о счастье, если вы все – ну большинство – предаетесь либо воспоминаниям, либо мечтам. А того, что сию минуту, не то что не цените, вообще не замечаете. Разве что изредка. В моменты либо восторга – ах, она сказала «да», либо ужаса – саблезубый тигр из-за угла выскочил. Кого ни возьми, за всю жизнь таких моментов минут на пять наберется. А все остальное время? Ты, кстати, такой же. Ох, сколько ж ты раз говорил себе: «Завтра начну новую жизнь». Даже тетрадку завел, эдакий «Дневник гения»: начнешь – и опять листы вырываешь, чтоб начисто. А всего-то и надо было поглядеть в «здесь и сейчас», стать своим собственным наблюдателем. Открыть глаза, перестать быть слепцом вроде тех, на которых я устал уже любоваться. Затягивает, конечно, но ведь одно и то же: страхи без повода, ссоры на пустом месте, амбиции никому не нужные. А слепцы все ходят в этих джунглях и ни шагу наружу. Какое уж там счастье!

– Но ведь без этих контрастов и счастья не почувствуешь! – Я понимал, что произношу ужасающую банальность, но и промолчать почему-то не мог. И потом, банальность – потому и банальность, что отражает реальное положение дел, разве не так?

На этот раз хохот был не грохочущим, а мелодичным, как журчание весеннего ручья:

– Примитивный вы все-таки народ, люди. Основная масса, по крайней мере. Больше одной мысли в голове не помещается, да и одна-то редко заходит. Я тебе только что рассказал кое-что о твоей прошлой жизни, даже кое-какие секреты судьбы приоткрыл, а тебя все на глубокомысленные сентенции сносит.

Э-эх! Дурак я, дурак. И ведь не запомнил ничего, мысленно обругал я сам себя.

– Не повторю, и не мечтай, – фыркнул Голос. – Будет тебе урок. Кстати, ты и при жизни не очень-то слушал, что тебе говорят, вылавливал отовсюду лишь то, что считал касающимся тебя лично – частенько ошибаясь, кстати, а прочее пропускал мимо ушей.

Не знаю, на кого я больше злился: на себя или на Него. При этом понимал, что на себя злиться бессмысленно, что сделано, то сделано, не воротишь, а на Него – бесполезно, даже опасно. Но я окончательно запутался, а злость – это хоть что-то понятное!

– Кстати, о контрастах, – продолжал Голос как ни в чем не бывало. – У меня и в мыслях не было убеждать тебя в том, что все эти ваши игры – обиды, страхи, амбиции – не должны существовать. Отнюдь. В них нет ничего дурного. Как, впрочем, и хорошего. И дурное, и хорошее – довольно бессмысленные категории. Бессмысленные применительно к жизни. Просто вы придаете этим фантикам до смешного много значения. Хотя на деле любая проблема, из-за которой вы готовы весь мир обрушить, – не более чем снежинка, летящая в огонь. Любая смертельная обида существует только в голове обиженного. Тоже мне, самураи! А уж как вы друг другу подножки ставите – это вообще нечто запредельное. Главное – зачем? Даже я понять не могу.

Мне вдруг вспомнилось то, что он говорил совсем недавно:

– Сидим на мешках с золотом и у соседей медяки воруем?

– Надо же – запомнил. – Мне показалось, что Голос произнес это с некоторым удовольствием. – Не совсем безнадежен, значит. Правильно запомнил. Только все еще хуже. Золотом сыт не будешь. А вы стараетесь стащить чужой компас, когда свой в углу пылится. И ведь компас, в отличие от золота, чужой никому не подойдет. Так почему же чужой нужнее кажется?

– Но разве это мы решаем? – Я все еще пытался совместить то, что услышал, с тем, что привык слышать всю свою сознательную жизнь. – Миром вроде бы управляют Бог и Дьявол, разве нет? И теми, кто делает зло, владеют черные силы…

– Ой, прекрати, я тебя умоляю! – делано взмолился Он. – Рано я тебя похвалил. Все-таки ты глупее, чем пытаешься казаться. Гипотезу о белом, черном и сером мире я слышал уже миллиард раз. Почему-то, попадая сюда, все норовят мне пересказать именно эту версию. Ну никакой фантазии у людей!

– О сером? – изумился я. – О сером я никогда не слышал. Он где?

– Между белым и черным! – На этот раз хохот меня почти оглушил.

– Значит, нет ни рая, ни ада? Но если я умер, то куда я попал? – Я чувствовал, что запутался почти окончательно.

– Куда надо, туда и попал, – отрезал Он, но после короткой паузы все же пояснил: – А рая или там ада действительно нет, иллюзия, которую вы сами себе придумываете. Каждому сосуду дается по карме: у птицы есть небо, но ей некуда лететь, у рыбы есть море, но ей некуда плыть, у человека есть земля, но ему некуда идти… Впрочем, смельчаки, которые решаются сделать шаг, все-таки находятся. И это, знаешь, как-то примиряет меня с существованием человечества.

– А эта… игра? – осторожно спросил я, начиная опасаться Его гнева: очень уж много льда было в его интонациях. – Тоже для того, чтобы примириться с существованием человечества? Зачем она?

– Да чтоб развлечься. – Он хмыкнул. – Все знать заранее, видишь ли, очень скучно. А тут такая прекрасная неопределенность. Ну, мне, конечно, любопытно, угадаешь ли ты собственное тело или, скорее, собственное сознание, но это не главное. Так, бонус. Кем ты в итоге решишь остаться – вот это действительно интересно.

– Но хоть намекнуть-то можно? – взмолился я без особой, впрочем, надежды на успех. – Кем я был? Юной прекрасной девушкой или дряхлым стариком?

– Ну, ты же сам хотел свободы выбора, вот и выбирай. – Голос опять звучал совершенно безразлично, словно Ему уже надоело все мне объяснять. – Кстати, если постараешься, даже этот разговор вспомнишь, хотя бы отчасти. Понял? Если постараешься. Сколько именно будешь помнить, зависит от тебя. Так что без претензий потом: мол, девушка оказалась больна лейкемией, а старик – тайный маньяк, который питается живыми крысами. Не вопи потом: «Господи, помилуй! Господи, спаси меня!»

– Так вы все-таки Господь! – воскликнул я, подумав, что книжки про «то, что там, после», похоже, все-таки не врали.

– С чего ты взял? – довольно равнодушно возразил Он. – Я лишь воспользовался фразой, которую вы так любите повторять. Вернемся к нашим подробностям. Прожив три варианта, ты выберешь один. Даже если это тело и эта жизнь окажутся на самом деле не твоими, ты проживешь в нем и в ней еще тридцать три года. Двое других погибнут от пули придурка.

– Придурка?

– Ах да, с твоими постоянными перебиваниями я забыл дорассказать. Тихий субботний вечер. В тихое кафе ворвался некий, – Он хмыкнул, – ну, скажем, недоумок. Никчемный, опустившийся, почти в ноль спившийся неудачник. Ну, или считающий себя неудачником, это не имеет значения. Убежденный в том, что жизнь к нему несправедлива, и решивший всем отомстить с помощью пистолета. К счастью, его остановили, спасибо доблестному и, несмотря на предпенсионный возраст, вполне бравому полицейскому, вовремя проходившему мимо, так что убить придурок успел лишь троих. Ну, собственно, вот. Готов сыграть?