Какая у нее очаровательная улыбка, как оживлено лицо, как красиво она жестикулирует. В ней не было той неподвижности, которая обычно ассоциируется со слепыми людьми. Сквозь затемненные очки виднелись ее совершенно нормальные глаза.

– Однажды подростком я была на похоронах подруги. Я взяла ее руку и вдруг как бы увидела незнакомые мне картины. Через несколько лет это повторилось. Я увидела, что совершается преступление. Позвала полицейских, и потом они в основном подтвердили то, что я им рассказала. Вскоре был еще случай – так оно и пошло. Люди стали обращаться ко мне за помощью. Выражаясь научным языком, я подключаюсь к ближней памяти умершего человека.

– Ага, – промычал Торлино, откусывая подсоленный сухарик.

– В передней части головного мозга у нас находится орган ближней памяти, – продолжила Черри. – Когда в магазине вы видите надписи на пакетах с овсянкой, кукурузными хлопьями и раздумываете, что бы взять, информация, накопленная в вашей долговременной памяти, то есть в глубинах вашей памяти, как бы передает в память ближнюю. Она содержит то, о чем вы думаете в данный момент или думали последние восемнадцать секунд. И если вдруг в магазине у вас случается сердечный приступ, своим мысленным взором вы видите не только людей, кинувшихся помочь вам, но и лица близких. Или, допустим, вас застрелили. Тогда в вашей ближней памяти может отпечататься лицо убийцы.

Черри отпила соку и вытерла губы салфеткой.

– Значит, это как оперативная память в компьютере, – усмехнулся Торлино.

– В сущности, так оно и есть.

– Что же происходит, когда вы прикасаетесь к мертвому телу?

– Я как бы соединяю два электрических проводника. Дело в том, что все мы заряжены электричеством. В наших мышцах от кончиков пальцев на ноге до последнего волоска на голове имеются миллионы рецепторов, крошечных чувствительных органов. Вы касаетесь какого-нибудь предмета, и рецепторы приводят в движение нервные клетки. Те посылают сигналы в мозг, и мозг сообщает нам, какой он, этот предмет, – деревянный или металлический, холодный или горячий. Когда рецепторы на моей руке касаются рецепторов на руке умершего, электрическая система моего организма, то есть моя центральная нервная система, соединяется с его электрической системой. Таким образом я подключаюсь к мозгу умершего.

Женщина за соседним столиком оглянулась на них.

– На что же похожа память другого человека? – нагнувшись вперед и понизив голос, спросил Торлино.

Черри пожала плечами:

– Вообще-то похожа на домашнее кино, но у людей она разная. Однажды я видела страницу книги: последние восемнадцать секунд человек был погружен в чтение увлекательного романа. У людей в состоянии стресса чаще всего чередуются беспорядочные видения. Однако случается и так, что воспоминания о ком-то или о чем-то настолько ярки и отчетливы, что человеку кажется, будто он находится прямо перед ним. Самое сложное – отделить реальное время от воспоминаний умирающего. Так или иначе, видения сменяют друг друга. Одну секунду перед ним является одно, вторую секунду – другое и так далее, пока не истекут последние секунды. Восемнадцать секунд – большой промежуток времени. – Черри показала пальцем на проход позади их столика. – Подумайте, о чем вы размышляли восемнадцать последних секунд и как это выглядело бы на пленке. Вы, конечно же, размышляли над тем, что я сейчас говорила, и могли видеть мое лицо. О чем еще? – Черри улыбнулась. – Вы могли подумать о стюардессе, которая только что прошла мимо, и о ее складной фигуре.

От удивления молодой Торлино закатил глаза.

– Например, вы задумались о завтрашнем визите к дантисту. Тогда вы могли представить зубоврачебное кресло. Или вспомнили о вчерашнем свидании. Иногда то, что я вижу, – зрелище не из приятных. Кроме того, не всегда удается выстроить видения в единый контекст. Допустим, вас убили выстрелом в спину. Я вижу возле вас какую-то женщину, но не знаю, кто это – ваша жена, сестра или та, которая убила вас, если не увижу, кто стрелял. Когда смерть наступает не сразу, перед мысленным взором умирающего проходит множество картин и лиц, не имеющих вроде бы никакого касательства к нему. Он часто забывает о том, что происходит сейчас, и вспоминает родных, близких, прежних возлюбленных.

– Вы видите картины, лица. Но мыслей вы читать не можете?

Черри улыбнулась:

– Слепая что-то там видит. Какая злая шутка, правда?

– Нет, неправда! – возразил Торлино. – Но поверить в это трудно.

Черри взяла свой бокал и приложила палец к его стенке.

– Кто верил двести лет назад, что по отпечаткам пальцев на предмете может быть установлена личность человека? Кто верил пятьдесят лет назад, что в маслянистом слое на ладони человека, благодаря которому и остается отпечаток, содержится программа всей его жизни? – Черри поставила бокал на стол и снова сложила руки. – Если наш мозг умнее любого компьютера, который мы способны сконструировать, – а мы не используем и десятой доли возможности наших мыслительных извилин, – то разве нельзя предположить, что при соответствующих условиях мозг человека может подключиться к организму другого человека и получить всю содержащуюся там информацию.

– Вы хотите сказать, что наш мозг работает как электрокардиограф? Но вы же получаете информацию из зрительных образов, а не из электрических волн.

– Я не знаю, как это объяснить, но, наверное, что-нибудь в этом роде. – Помолчав, Черри продолжила: – Когда мы умираем, в нашем мозге остаются неизгладимые следы всего, что мы пережили. Человеческий мозг буквально насыщен информацией. И меня не удивляет, что я способна прочитать очень малую ее часть.

– Почему же тогда вам не являются зрительные образы, когда вы пожимаете кому-нибудь руку? – спросил Торлино.

– Подумайте сами. Конечно, наша нервная система подвергается воздействию высших факторов, но она сопротивляется им и многое просто отторгает. Главное в любом живом организме – инстинкт самосохранения. Поэтому он представляет собой закрытую систему. Но стоит лишь немного приоткрыть клапан, в него начинается вторжение извне.

– А то, что вы делаете, не вредит вашему здоровью?

«Неуместный вопрос», – недовольно подумал Карпович.

– Не вредит ли моему здоровью?

Трудный вопрос, очень трудный. Разве можно забыть стук тяжелых комьев земли, падающих на крышку гроба, куда вас положили живым? Разве можно забыть страх, который охватывает вас, когда вы сознаете, что самолет падает? Или вспышку от выстрела направленного в ваше лицо пистолета? Разве можно забыть, как вы ошиблись и ваша ошибка стоила человеку жизни?

– Не вредит, – произнесла она после минутного молчания.

«Черри, вас ведь преследуют тяжелые сны, как вы не понимаете?» Врачам не нравилось то, что она делает, и они предупреждали о непредсказуемых последствиях. Ее уверяли, что она взялась за опасное, противное природе занятие. «Оно точно ухудшит ваше состояние. Стресс может перейти в психоз».