Дариил указал в сторону экрана из кристалфлекса, на который выводилось изображение стоящих на пустотном якоре и безмятежно вращающихся кораблей: два тяжелых крейсера, что находились в шаге от снятия с вооружения и несли на корпусе коллаж из устаревшей геральдики; горстка эсминцев и корветов, дрейфующих в практической полной электромагнитной тишине. Пара более легких эскортных судов передавала противоречивые аварийные коды: один вещал о возгорании двигателя, а второй — о полномасштабном бунте. Тем не менее все остальные корабли сохраняли зловещее безмолвие.

— Разве это не кажется тебе неладным, брат?

— Это ниже нашего достоинства, — ответил Стений. — Только если Лев не намеревается оскорбить Ангела.

— Это ниже твоего достоинства, сын мой.

Трое рыцарей обернулись. Стений побледнел, опустился на одно колено и склонил голову, уперев подбородок в нагрудник. Гигантские противовзрывные двери со скрежетом погрузились в принимающие блоки, когда Лев Эль’Джонсон, примарх Первого легиона, устремился вверх по трапу, ведущему на платформу.

Огромный в своих мастерски изготовленных силовых доспехах, которые подарил ему Сам Император, Лев являл собой загадку для законов реальности и достижение гораздо более значительное и великое, нежели перевозящая примарха могучая «Глориана». Изогнутый черный керамит был украшен позолоченными орнаментальными завитками и затейливыми рельефными рисунками, изображающими лесные пейзажи. На одном бедре висели ножны с покоящимся в них безупречно выкованным Львиным мечом. Сами ножны были искусно сделаны таким образом, чтобы напоминать сложенные листья. В кобуре на другом бедре находилась Фузея Актинейская. Одному Императору ведомо, сколько людей, ксеносов и обладающих сознанием искусственных интеллектов уничтожило это оружие с момента своего создания в Темную эпоху технологий прежде, чем Он передал его в бездонные хранилища арсеналов Первого легиона. Однако оно нашло себе достойный приют в левой руке величайшего бога войны, несущего светское просвещение.

Лев двигался, словно хищник в лесу, и все вокруг него умолкли и застыли, когда примарх откинул в сторону отороченный мехом плащ и сел на вырезанный из дерева командный трон. Он производил величественное впечатление отнюдь не только мощной статью — одним своим присутствием мрачный примарх заставлял повиноваться себе целый зал гордых рыцарей-сверхлюдей. Эль’Джонсон возвышался над любым другим воином. Пусть он и имел еще семнадцать братьев, но примархи не могли считаться и близко равными друг другу по способностям, а Лев с Калибана был самым необыкновенным из них.

Примарх снял с головы корону из темного керамита, позволив длинной гриве красно-каштановых с золотом волос упасть на плечи, и подался вперед. Глаза цвета безжалостной зелени лесов Калибана одновременно следили за двумя дюжинами панелей отображения. Темные Ангелы могли действовать быстро, руководствуясь острым умом и проницательностью, но за каждым их начинанием, что в мирное время, что на войне, незримо стоял Лев, чья рука направляла легионеров. Примарх давал сынам фрагмент общей картины, которую целиком видел лишь он один.

Вселенная ожидала его слова.

Лев заставлял ее ждать.

— Взять на абордаж те корабли! — сказал примарх голосом столь властным, что его нельзя было спутать с человеческим.

— Какие именно, сир? — спросил Дариил.

— Все.

Аравейн потянулся к аккуратно подвешенной над головой грузовой сетке со связкой сухих листьев и коническими семенами. Когда он убрал руки, перчатки пахли другим миром, миром темным и злобным, миром, который не желал Аравейну и его роду ничего, кроме самой кровавой из смертей. Он закрыл глаза и вдохнул запах гибели, а вонь прометия и вой турбовентиляторных двигателей для вертикального взлета на мгновение исчезли. В месте, где оказался Аравейн, продолжала царить смертоносная и дикая величественность гористой Северной Чащи — дома легионера. Он открыл глаза, позволив сиренам пусковой палубы и шуму двигателя проскользнуть через его мысленный щит. Сделанный им простой амулет подпрыгивал и крутился на своем тросике, пока остальные бойцы отделения поднимались по посадочному трапу. Аравейн быстро сотворил в воздухе знак, и от изумрудных листьев пси-капюшона повеяло ледяными ветрами горы Сартана, которые начали обдувать его затылок. Затем легионер произнес молитву защиты от опасностей пустоты.

— Братья-рыцари! — рявкнул сержант отделения, взойдя на трап последним.

Его звали Кай, и это имя было выгравировано филигранью, чьи узоры изгибались на краях пластин доспеха. Смазанная маслом пласталь брони сверкала, будто темное зеркало. Хитроумная иерархия символов позволяла идентифицировать его как рыцаря Пятнадцатой роты Третьего ордена и командира тактического отделения «Мартлет». На нагруднике Кая был вытравлена эмблема Крыла Грозы, а рядом с обозначениями подразделения на правом наплечнике виднелись менее заметные субординантные знаки, расположенные в определенном порядке и нарочито сделанные сложными для восприятия. Они указывали на ранг Кая в параллельных эшелонах Гексаграмматона. Чем пристальнее Аравейн изучал доспех сержанта, тем больше он обнаруживал геральдических символов секретных орденов, еще более неясных, чем те, что украшали наплечник. Все они были заключены в узоры с мотивами листьев и венков.

Кай вытащил из ножен калибанский боевой клинок с крестовидной гардой.

— В преддверии битвы мы проявляем почтительность.

Сержант отделения повернул меч наконечником к настилу палубы десантно-штурмового корабля и опустился на одно колено. Доспех Кая заурчал, когда тот коснулся лбом эфеса оружия. Стоящие в проходе Темные Ангелы сделали то же самое, принеся клятвы на своих клинках и болтерах.

Женщина-смертная, которая уже закрепила слишком крупные для обычного человека фиксаторы, машинально потянулась к конфискованному пикт-аппарату, обычно лежащему в ее сумке-портфеле. Краем глаза Аравейн увидел ее нахмуренные от досады брови.

— За Льва и Калибан! — провозгласил Кай.

— За Льва и Калибан! — прозвучало в ответ.

Сержант поднялся на ноги с жужжанием сервоприводов в коленных сочленениях, а остальные воины отделения попятились к своим фиксирующим обвязкам.

Аравейн занял место напротив женщины. Савина. Так назвал ее Кай. Она одарила Аравейна мимолетной нервной улыбкой, но тот не обратил на это внимания. Сержант ударил кулаком по потолку и потянулся к верхнему ободу горжета, чтобы вручную щелкнуть воксом и послать сигнал готовности в кабину пилотов. Турбовентиляторные двигатели завизжали вдвое сильнее, а женщина начала бормотать собственную молитву, когда люк захлопнулся и отсек внутренности корабля от гвалта на пусковой палубе. Длинные усы Аравейна скрыли тонкую улыбку. Даже в разгар молитвы женщина тщательно подбирала светские формулировки, что изумило его внутреннего циника. То, что она вела себя так, даже будучи охваченной страхом перед грядущим, говорило о внутреннем мужестве, и это производило на Аравейна впечатление. Хоть женщина и носила бросающуюся в глаза повязку медике с бронежилетом для защиты, она явно входила в число летописцев, которые присоединились к экспедиционной флотилии в последующие за Пердитусом десятилетия. Темные Ангелы не были Шестнадцатым или Третьим, чье благосклонное отношение к новому указу, судя по всему, говорило о дурном тоне и бестактном желании, чтобы их достижения чествовали за пределами братства Астартес. Тем не менее это не останавливало горстку упорных и самоуверенных летописцев от попыток попасть в легион Льва.