Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иньяцио кивает в сторону палубы над ним, где слышны шаги зятя.
Нет, Барбаро пока не знает. Паоло знаками велит Иньяцио молчать. Чувство одиночества сжимает Иньяцио горло.
* * *
Возвращаются домой молча. Баньяра, пленница остановившегося времени, ждет рассвета нового дня. Вот и Пьетралиша, братья входят в хлев. Виктория спит, и Винченцо тоже. Только Джузеппина бодрствует.
Паоло садится рядом с женой, та, настороженная, даже не шелохнется.
Иньяцио ищет место на соломе, ложится рядом с Викторией. Девочка вздыхает. Он машинально обнимает ее, но сам не может уснуть.
Трудно принять такое известие. Как он справится один, ведь он всегда жил с ними?
* * *
Рассвет проникает сквозь щели в дверях и рассеивает темноту. Золотой свет — предвестник надвигающейся осени. Иньяцио поеживается от холода: спина и шея у него затекли, в волосах полно соломы. Он осторожно будит Викторию.
Паоло уже встал. Он ворчит, а Джузеппина баюкает плачущего малыша.
— Нужно вернуться домой, — решительно заявляет она. — Винченцо надо переодеть, и вообще, я не собираюсь оставаться здесь. Неприлично это!
Паоло ворчит, распахивает дверь: в сарай врывается солнце. Дом уцелел, и сейчас, на рассвете, они видят кругом мусор и куски черепицы. Но, главное, дом стоит, на его стенах нет трещин. Она шепотом благодарит Бога. Можно вернуться домой.
Следом за Паоло к дому идет Иньяцио, за ним — Джузеппина. Он чувствует ее нерешительную поступь, готовый в любой момент помочь.
Они переступают порог. На кухне повсюду разбитая посуда.
— Пресвятая Богородица, вот горе-то! — Джузеппина крепко держит младенца, который раскричался не на шутку. От ребенка пахнет прокисшим молоком. — Виктория, помоги мне! Прибери здесь, я не могу одна. Шевелись!
Девочка, отставшая от всех, входит в дом. Ищет теткин взгляд, но та не смотрит в ее сторону. Плотно сжав губы, девочка принимается собирать осколки. Она не будет плакать, не должна.
Джузеппина идет по коридору, куда выходят спальни. Каждый ее шаг — это стон, от которого сжимается сердце. Ее дом, ее гордость, полон мусора и обломков. Понадобится несколько дней, чтобы навести здесь порядок.
Она заходит в комнату и первым делом моет Винченцо. Кладет его на перину, чтобы помыться самой. Малыш резвится, пытаясь схватить себя за ножку, и заливается радостным смехом, когда у него получается.
— Ангел мой, — говорит она ему. — Любовь моя!
Винченцо — ее сокровище, ясная звездочка. Тот, кого она любит больше всего на свете.
Джузеппина надевает домашнее платье. На плечах все та же шаль, концы которой она завязывает за спиной.
Паоло заходит в комнату в тот самый момент, когда она кладет сына в колыбель.
Он распахивает окно. Октябрьский воздух врывается в комнату вместе с шелестом деревьев — буковая роща уже краснеет у гор. Сорока трещит в огороде, за которым ухаживает сама Джузеппина.
— Мы не можем оставаться здесь, в Пьетралише, — говорит Паоло.
— Почему? Дом ненадежен? Где-то трещины? — Джузеппина застывает с подушкой в руках.
— Крышу надо починить, но дело не в этом. Мы должны уехать отсюда. Из Баньяры.
Джузеппина не верит своим ушам. Подушка падает у нее из ее рук.
— Почему?
— Потому. — Голос Паоло звучит так, что сомнений не остается: за этим лаконичным ответом стоит твердое решение.
— Как? Уехать из моего дома? — Она смотрит прямо перед собой.
— Из нашего дома.
Из нашего дома? Джузеппина стоит перед мужем, стиснув зубы. Это мой дом, думает она с обидой, мой, это мое приданое, а ты и твой отец всегда хотели денег, много денег, и все вам было мало… Джузеппина прекрасно помнит бесконечные споры о приданом, которое хотели получить за нее Флорио. Чего стоило угодить им! Она-то вовсе не хотела замуж. И вот теперь он решил уехать? Почему?
Нет, нет, зачем ей знать? Она выходит из комнаты, бежит по коридору, подальше от этого разговора.
Паоло идет за ней.
— На стенах трещины, с крыши упала черепица. Если тряхнет еще раз, все посыплется нам на голову.
Они входят на кухню. Иньяцио сразу все понимает. Ему известны приметы надвигающейся бури, и сейчас она неминуема. Кивком он отсылает Викторию прочь, та бежит к лестнице, на улицу. Иньяцио отступает в коридор, но остается за порогом: он боится резкости Паоло и гнева невестки.
Из этой ссоры не выйдет ничего хорошего. У них никогда не выходит ничего хорошего.
Джузеппина берет веник, чтобы подмести муку.
— Так почини, ты глава семьи. Или найди работников.
— Я не могу сидеть дома и следить за работниками, у меня нет на это времени. Если я не выйду в море, нам нечего будет есть. Я курсирую с товаром между Неаполем и Палермо, но я не хочу всю жизнь быть бедняком из Баньяры. Я хочу достичь большего — ради себя, ради своего сына.
У нее вырывается восклицание — что-то между презрением и грубым смешком.
— Ты всегда останешься бедняком из Баньяры, даже если пробьешься ко двору Бурбонов. Думаешь, деньги смогут тебя изменить? Ты плаваешь на судне, купленном в складчину с зятем, а он обращается с тобой хуже, чем с прислугой.
Джузеппина возится с посудой.
Иньяцио слышит стук тарелок друг о друга. Видит порывистые движения невестки, ее согнувшуюся над лоханью спину.
Он понимает ее чувства: злость, растерянность, испуг. Тревогу.
Он испытывает то же начиная с прошедшей ночи.
— Мы должны уехать в ближайшее время. Нужно предупредить твою бабушку, что…
Тарелка летит на пол.
— Я никуда не уйду из своего дома! Даже не думай!
— Твой дом! — у Паоло готово вырваться крепкое словцо. — Твой дом! Ты все время твердишь об этом, с тех пор как мы поженились. Ты, твои родственники, твои деньги! Я, я содержу тебя, ты живешь на заработанное мною!
— Да. Это мой дом, он достался мне от родителей. Ты и мечтать не мог о таком. Жил на сеновале у своего зятя, забыл? Ты получил дукаты от моего отца и дяди, а теперь решил уехать отсюда?
В гневе она швыряет на пол медную кастрюлю.
— Я никуда не поеду! Это мой дом! Крыша сломана? Починим! Без тебя починим, ты же всегда в море! Уезжай, уходи, куда хочешь. Мы с сыном останемся в Баньяре.
— Нет. Ты моя жена. Сын мой. Будешь делать то, что я велю. — Тон у Паоло ледяной.
Джузеппина бледнеет.
Она закрывает лицо фартуком, бьет себя по лбу кулаками в бессильной ярости, требующей выхода.
Иньяцио хотел бы вмешаться, успокоить ее и брата, но не может, не должен, поэтому отводит взгляд, сдерживается.