— Как все прошло после моего отъезда? — спросила я, шагая через гостиную к кухне.

Клод шел сразу за мной и, когда я повернулась, чтобы на него посмотреть, обхватил меня обеими руками. Я почувствовала щекотание усов — губы его скользили по моей щеке к более заманчивой цели. Он был моим добрым другом, но хотел стать и любовником.

— Клод, отпусти меня.

— Лили, когда ты позволишь провести с тобой ночь? — тихо спросил он.

Голос его не был умоляющим или скулящим, потому что Клод не тот человек, который способен на это.

Я резко повернулась к холодильнику, почувствовала, как усы щекочут мою шею, и напрягла плечи. Клод уронил руки.

Вытащив несколько тарелок с остатками еды, я тихонечко открыла микроволновку, пытаясь не выдать резкими жестами своего волнения.

Когда печка зажужжала, я повернулась к Клоду, глядя на него снизу вверх. Фридриху за сорок, он на десять лет или чуть больше старше меня, у него седеющие русые волосы и постоянный загар. Проработав много лет в темных уголках Литтл-Рока и таких же закоулках человеческих сердец, Клод приобрел несколько морщин, глубоких и решительных, и громадное спокойствие, которое, возможно, было его способом сохранить здравый рассудок.

— Ты меня хочешь? — спросил он.

Я ненавижу, когда меня загоняют в угол. На такой вопрос не существовало простого ответа.

Он нежно прикоснулся к моим волосам.

— Клод.

Я наслаждалась, произнося его имя, каким бы непривлекательным оно ни было. Я желала обхватить ладонями его лицо и вернуть поцелуй. Пусть он потом уйдет и больше никогда не возвращается. Я хотела, чтобы он меня не хотел. Мне нравилось иметь друга.

— Ты знаешь, что я просто привыкла жить сама по себе, — вот что я сказала.

— Это Седака?

Черт возьми! Маршалл и я встречались и спали друг с другом несколько месяцев. Под пристальным взглядом Клода я напряглась еще больше. Не сознавая, что делаю, я сунула руку под воротник футболки и потерла шрамы.

— Не надо, Лили. — Голос Клода был нежным, но очень твердым. — Я знаю, какая беда с тобой случилась, и лишь восхищаюсь тем, что ты это пережила. Если ты любишь Седаку, то больше я не скажу ни слова. По-моему, мы с тобой были счастливы, когда нам случалось бывать вместе. Мне бы хотелось продолжения…

— И эксклюзивных прав?

Я твердо посмотрела на него. Клод никогда ни с кем не будет делить женщину.

— И эксклюзивных прав, — спокойно признался он. — Пока мы видим, как все идет.

Я заставила себя ответить:

— Я подумаю. А теперь давай поедим. Мне надо возвращаться на работу.

Клод долго смотрел на меня, потом кивнул. Он достал из холодильника чай, налил нам по стакану, положил сахар и поставил на стол. Я ткнула между нами вазу с фруктами, вынула пшеничный хлеб и доску, чтобы нарезать разогретое мясо.

Во время еды мы молчали, и мне это нравилось. Пока Клод кромсал для себя яблоко, а я очищала банан, мы нарушили это непринужденное молчание.

— Мы отослали тело Дела Пакарда в Литтл-Рок, — сказал Клод.

— Что ты думаешь о случившемся? — Я почувствовала облегчение оттого, что мы сменили тему разговора.

— Трудно сказать, что могло произойти, — пророкотал Клод самым утешительным голосом, похожим на далекие раскаты грома.

— Он уронил на себя гриф — разве не так?

Я не особо дружила с Делом, но с трудом могла вынести мысль о том, как он в полном одиночестве сражался, чтобы вернуть гриф на стойку, и проиграл.

— Почему он был там один, Лили? Седака настолько болен, что я не смог разобрать, что он мне рассказывал.

— Дел тренировался для гимнастических соревнований Марвела в Литтл-Роке.

— Тот постер, верно?

Я кивнула. Постеры, приклеенные к каждому из многочисленных зеркал, обрамляющих стены «Телу время», изображали это событие и прошлогодних победителей.

— Дел выступал в прошлом году в мужской команде среднего веса, в группе новичков. Он занял второе место.

— Это большое событие?

— Для новичка-бодибилдера довольно большое. Дел никогда раньше не бывал на соревнованиях, а тут занял второе место. Если бы он победил в этом году — а Маршалл думал, что у него есть шанс, — то смог бы попасть на другое соревнование, потом на следующее, до тех пор пока не принял бы участие в одном из национальных.

Клод покачал большой головой, изумляясь такой перспективе, и поинтересовался:

— Позируя, как мисс Америка, когда она выступает в купальнике?

— Да, только на нем было бы надето куда меньше. Стринги, как на окруженном ореолом славы профессиональном спортсмене. Он сбрил все волосы на теле…

— А я-то гадал, с чего бы. — Судя по виду, Клод чувствовал легкое отвращение. — Я заметил.

— Он работал над своим загаром и на соревнованиях чем-нибудь намазался бы.

— Я не знаю, чем именно они мажутся. — Фридрих вопросительно приподнял брови.

Меня начинала утомлять эта беседа, но Клод описывал рукой круги, что означало — давай поподробней.

— Ты должен изобразить серию поз, чтобы подчеркнуть группы мускулов. — Я встала, чтобы продемонстрировать это Клоду, повернулась к нему боком, сжала кулаки, подняла согнутые руки, посмотрела на него невидящим взглядом, чуть улыбнулась и сказала: — Посмотрите, какое у меня превосходное тело. Разве вы не хотите быть на моем месте?

Клод скорчил гримасу.

— А в чем весь смысл?

— Точно такой же, как и в конкурсах красоты, Клод. — Я снова села за стол. — За исключением того, что в данном случае все сосредоточивается на разработке мышц.

— Мне попадался на глаза постер с победителями прошлого года. Такой женщины я в жизни не видал, — сказал Клод, сморщив нос.

— Маршалл хотел, чтобы я тоже приняла участие.

— Ты бы это сделала? — в ужасе спросил он. — Та девица выглядела как маленький накачанный мужчина с накладными грудями.

— Не хочу тратить время на тренировки, — пожала я плечами. — На подготовку к соревнованию уходят месяцы. К тому же мне пришлось бы замаскировать все шрамы, что практически невозможно. Но Делу хотелось заниматься именно этим — тренироваться и соревноваться. Развить себя, полностью раскрыть свой потенциал — так он выражался.

Я наблюдала, как Дел глазел на одну из своих мышц добрых пять минут, погрузившись в созерцание собственного отражения и не замечая остальных людей в зале.

— Думаю, я мог бы поднять тот вес, который был у него на грифе, — сказал Фридрих с вопросительной ноткой в голосе, потом сполоснул тарелки и поставил их в сушилку.

— Вес дисков дошел до двухсот девяноста фунтов.