Как-то раз несколько лет назад я пошел выгуливать собаку, а когда вернулся домой, обнаружил, что мой младший сын, которому не было еще и двух лет, разделен на две части. Одна из них была побольше и выглядела на удивление спокойной, а другая, та, что поменьше, состояла из кончика его безымянного пальца и лежала на окровавленной бумажной салфетке. Мой младший сын ловко сунул пальцы в щель между дверью (там, где петли) и косяком как раз тогда, когда старший сын закрывал дверь. Об остальном позаботились законы физики.

Собака с энтузиазмом слизывала кровь с пола (лужа оказалась довольно большой). Моя теща, дама прекрасная во всех отношениях, к сожалению, именно тот человек, которого вы меньше всего хотели бы видеть, если кто-то порезался. Вся зеленая, она лежала на диване. Моя жена держала на руках нашего малыша, его палец был обмотан окровавленными бинтами, а старший сын вертелся рядом и выглядел подавленным. Одаренный чуткой совестью, он переживал, что убил брата. Мой тесть, к тому времени только вышедший на пенсию после того, как много лет проработал анестезиологом, в общем-то, держал ситуацию под контролем. Для него в случившемся была и светлая сторона — появился повод навестить своих друзей в больнице, так что всё было не так уж плохо.

После короткой задержки, чтобы успокоить всех, кто в этом нуждался, я собрал всю семью и пулей помчался в больницу. Там нас проводили в маленькую белую комнату, где специалисты сняли бинты и осмотрели обрубок.

«Выглядит достаточно аккуратно, — сказала врач. — Я уверена, что мы сможем его пришить».

Отлично.

Она повернулась ко мне: «Могу я увидеть остальную часть пальца?»

Я нахмурился: «Остальную часть?»

«Да, маленький кусочек, который был отрезан».

Твою же…!

«Я э-э-э… Я выбросил его в мусорное ведро», — сказал я, понимая, что премия «Отец года» мне уже не светит.

Она посмотрела на меня как на идиота, что было вполне справедливо: «Вы сможете его достать?»

Я сказал, что смогу, и вышел.

Я вел машину как маньяк, пытаясь придумать, что сказать копам, если меня остановят. Меня не остановили. Ситуация в доме была гораздо менее ясной, чем я думал. Оказалось, что в мусорной корзине полно того, что напоминает срезанную подушечку пальца маленького мальчика. Я сузил «круг подозреваемых» до двух крошечных кусочков, больше всего похожих на то, что я искал, и снова поехал в больницу.

Повторив свою безбашенную поездку, я подумал, что мы впервые вышли куда-то с сыном, оставив дома его часть. Я прошмыгнул в дверь и понесся по коридору, как каталка «скорой помощи». Изрядно запыхавшись, я отдал медсестре два кусочка. Она сказала, что один из них — палец, а другой, скорее всего, апельсин. У меня промелькнула мысль: что, если вместо пальца пришить кусочек апельсина? Но я решил, что это будет непрактично.

Через полчаса мы шагали по коридору вместе с нашим бедным малышом. Его везли на каталке. Мы были напряжены и расстроены и волновались. То, что с ним произошло, казалось нам одной из худших вещей в мире.

В другом конце коридора появилась женщина с инвалидной коляской, в которой сидела девочка лет одиннадцати, завернутая в одеяло с изображением розового плюшевого мишки. Девочка была бледной, очень худой и без волос. К коляске была прикреплена капельница для химиотерапии, жидкость попадала прямо в трубку, скрывавшуюся под одеялом. Мать говорила с дочерью, пока они шли по коридору, и хотя болтали они о каких-то пустяках, я слышал в голосе матери непередаваемый ужас.

Проходя мимо нас, она взглянула на нашего мальчика с окровавленными бинтами на пальце и сочувствующе улыбнулась, как обычно делают родители, но ее глаза были запавшими и пустыми.

Я не знаю, что произошло с той маленькой девочкой. Я не знаю, как закончилась эта история. Но как только эти двое прошли мимо, мы с женой посмотрели друг на друга. «Ну-ка соберись, на хрен, и перестань ныть!» — читалось в наших глазах. Частичная ампутация миленького маленького пальчика нашего сына показалась нам ерундой. Мы стали самыми счастливыми родителями на планете. Мы были ими в ту минуту.

Проблемы не равнозначны. Одни проблемы гораздо серьезнее других. Видеть, как твой ребенок умирает от голода в лагере для беженцев в Дарфуре, по моему скромному мнению, значительно хуже, чем иметь дочь, забеременевшую в четырнадцать лет. Сидеть в приемной отделения детской онкологии и ждать специалиста по лейкемии в миллиард раз хуже, чем ждать адвоката вашего сына у здания суда по делам несовершеннолетних. Проблемы не равнозначны. Ни капельки. Как только мы об этом забываем, то сразу же встаем на скользкую дорожку жалости к себе. Увязнуть в этом болоте легко, а выбраться очень сложно. Если бы мне пришлось выбирать между приемной адвоката и приемной онколога, я бы, не задумываясь, выбрал адвоката.

Я не хочу сказать, что не бывает моментов, когда вы совершенно оправданно испытываете отчаяние или парализующий страх, я верю, что обе этих вещи — неотъемлемая часть нашей жизни, но я действительно считаю, что, пока есть жизнь, есть надежда. Пока вы и ваши близкие живы, у вас есть варианты.

Всегда может быть хуже, имейте это в виду. Вместо этой книги вы могли бы читать что-то о детской лейкемии. А где-то кто-то читает.

Может, это и не самая приятная мысль (даже очень неприятная), однако это правда. Так что первая и, наверно, самая главная нерушимая основа сводится к простому равенству:

Жизнь = Варианты

Становление подростков удивительный и в то же время невероятно странный период.

Кажется, они только что вышли из детства, научились пользоваться туалетом, ходить и читать, но тут их тело неожиданно взрывается. Едва они решили, что противоположный пол — это отстой, как вдруг однажды утром они просыпаются и осознают, что противоположный пол загадочно привлекателен. По странной и непредсказуемой иронии природы их тела выбирают именно этот момент — когда они отчаянно пытаются произвести впечатление на противоположный пол, — чтобы окончательно потерять рассудок.

Их гениталии начинают вести себя так, будто хотят сделать ставку на фондовой бирже, и, когда подростки действительно начинают заботиться о том, как они выглядят в глазах окружающих, их лицо покрывается полчищами прыщей. Если ты — парень, твой голос превращается в сломанную трубу; если ты — девочка, ты становишься неуклюжей, неловкой и одержимой тем, как выглядит твое тело, потому что знаешь: мальчики (и другие девочки) тоже заняты тем, как выглядит их тело.

Именно в тот момент, когда ты начинаешь беспокоиться о том, как привлечь противоположный пол, ты превращаешься в прыщавого нервного уродца. Как будто твое тело все эти годы дожидалось сигнала, чтобы окончательно слететь с катушек.