парня все поплыло, а в ушах раздался противный звон… Но все же Роман устоял. И даже подставил щит под секиру очередного врага, слепо отмахнувшись в ответ! Но тут же пропустил очередной удар, пришедшийся на шелом… Правда, вражеский топор не прорубил прочную, добрую сталь конусного «русского» шлема — и, потеряв силу, соскользнул на плечо, вгрызшись в звенья кольчуги и стеганку… Он добрался до плоти — но не задел кость. И прежде, чем в глазах Романа окончательно потемнело, он услышал до боли знакомый голос отца, отчаянно закричавшего:

— Сын!!!

…Сын Добромила окончательно пришел в сознание уже после того, как Твердило и Микула — еще один легкораненый гвардеец — двинулись к ромейскому лагерю, придерживая едва волочащего ноги Самсона.

К этому времени второй отряд построившейся клином варанги, на острие которого собрались хускарлы, уже ударил во фланг норманнов и лангобардов, смяв их в считанные минуты! В разящих ударах секир и бродексов хускарлы и прочие англо-саксы выплеснули всю накопившуюся у них ненависть к завоевателям своей родины… Неистово рубя норманнов, круша их щиты, шлемы, черепа, отсекая конечности, они не замечали собственных ран! И, обратив врага в бегство свирепым натиском, еще не чуя усталости и не слыша приказов аколуфа и греческих спафарокандидатов, варяги ринулись вслед за беглецами!

За ними последовал и Добромил с уцелевшими ратниками десятка. Правда, сами славяне пытались помочь греческим офицерам остановить вышедших из повиновения англо-саксов, но вскоре были увлечены общим порывом гвардии…

Сумятица и даже паника охватила войско Гвискара. При виде бегущих соратников, с беспощадной жестокостью истребляемых варангой, дрогнули, показав спину, и многие другие воины Роберта… Пытаясь спасти положение, «Хитрец» вновь бросил в бой всадников графа Амико. И рыцари, презирающие беглецов-пешцев, споро ринулись в бой, желая поквитаться за первую неудачу! Тем более, что им противостояли уже не смертоносные лучники, а сломавшие строй англо-саксы — стоптать их, вмять в землю копытами тяжелых жеребцов, протаранить копьями!

Кто знает, как бы сложилась судьба рыцарской атаки, окажись на их пути рядовые гвардейцы — и если бы норманнские «конруа» (группы по двадцать, тридцать всадников) сохранили бы плотный порядок ударного кулака, состоящего из двух-трех шеренг рыцарей, скачущих стремя к стремени! Но пытаясь все же не стоптать бегущих сородичей, норманны сломали строй — а наперерез всадникам ринулись рассвирепевшие, разгоряченные рубкой хускарлы! Неизменно кидаясь навстречу рыцарям, те перед самым столкновением уходили вправо, уклоняясь от укола копья — и выбивали всадников из седел размашистыми, резкими ударами двуручных секир! Иные же подрубали передние ноги рыцарских скакунов… Кроме того, конным воинам графа Амико щедро досталось и от подоспевших к схватке англо-саксов, сохранивших сулицы — и обрушивших на норманнов град дротиков!

Второй раз за день рыцари были обращены вспять…

Казалось бы, полный разгром Гвискара состоялся! Но не отдававший гвардии приказа атаковать, Алексей Комнин был уверен, что аколуф варанги сумеет остановить своих воинов — кроме того, в сумятице сражения было сложно понять, что именно происходит в настоящий момент. А потому император, командующий всем войском в битве, не отдал своевременного приказа на общую атаку, что принесла бы победу в войне!

Время было упущено — а чаша весов сражения неожиданно склонилась в сторону норманнов…

Во-первых, Роберт ввел в бой последний резерв — арбалетчиков и копейщиков, действующих под командованием сына Боэмунда. Залп арбалетных болтов, прошивающих любую броню, начисто выкосил первые ряды варягов — унеся жизни едва ли не половины хускарлов. Причем, покуда заметно уставшие от преследования гвардейцы добежали до нового врага, арбалетчики успели дать еще один залп — уже в упор! — после чего спешно отступили за ряды копейщиков… Последние же, уперев ростовые каплевидные щиты в землю, ощетинились настоящим «ежом» обращенных к англо-саксам копий. И ведь сумели же выдержать первый, самый яростный натиск варанги! Пусть и ценой немалых потерь…

Ну а во-вторых, в бой вмешалась жена Гвискара, Сишельгаита. Буйная нравом лангобардка, в своей семье она больше прочих сохранила яростных дух завоевателей-германцев, участвуя в сражениях мужа — и даже командуя собственными дружинами! А в самый критический момент бегства норманнов, Сишельгаита, схватив копье, бросилась наперерез воинам, стыдя их — так, как много веков назад поступали женщины в ее роду, стыдя обратившихся в бегство мужей… Позже ей наверняка припишут какую-нибудь возвышенную, «гомеровскую» речь — но правда в том, что Гаита осыпала «трусливых норманн» такими отборными ругательства, унижающими саму мужскую честь, что невольно вернула им боевую ярость! И было обратившиеся в бегство воины Гвискара вернулись в бой как раз в тот момент, когда вымотавшиеся варяги отхлынули от рядов копейщиков, выстоявших под их натиском.

И оказалось, что ромейская гвардия в одиночку сражается с троекратно превосходящим ее врагом…

Понимая, что он вот-вот потеряет своих лучших и самых преданных воинов, Алексей Комнин приказал вступить в бой союзникам. Королю сербской Дукли Константину Бодину, приведшему на поле боя тысячу воинов — и крупному корпусу сельджуков Румского султана, насчитывающему восемь тысяч всадников!

Но Гвискар не получил бы своего прозвища, если бы не был настоящим хитрецом — и не сыграл бы на противоречиях в войске Комнина. Например, Константину Бодину — правнуку болгарского царя Самуила, геройски сопротивлявшегося ромеям — обещали всемерную поддержку, коли он выступит против базилевса. И обещали признать за сербами все их завоевания в ходе будущей войны Дукли и Восточного Рима… Сам же Константин, хоть и успел повоевать с ромеями в ходе болгарского восстания десятилетней давности (и даже побывал в их плену!), поначалу не дал своего согласия. Но теперь, видя окруженных и теснимых с трех сторон варягов, он просто развернул отряд хорошо бронированных пешцев-копейщиков — и увел своих сербов с поля боя…

Ну, а сельджукам Гвискар тонко намекнул, что Комнин, заручившись союзом с султаном, вывел из Гераклеи Понтийской (и прочих малоазиатских фем!) всех боеспособных стратиотов, оставив эту землю без защиты греческого ополчения. Да, император решил, что раз с султаном заключен союз, и тот дал войско, то и нечего опасаться удара в спину! Но Роберт был весьма убедителен на тайных переговорах с сарацинами, вполне справедливо указав, что цепляться за союз с проигравшим неудачником (да еще и неверным!) не имеет смысла. И что гораздо лучше завоевать оставшиеся без защиты азиатские фемы, чем терять воинов в упорной схватке с норманнскими рыцарями… И командующий сельджуков решил принять предложение Гвискара, видя пример Константина Бодина.

…Роман «Самсон» не мог знать этого — он лишь с бессильной яростью смотрел вслед изменившим сербам и сарацинам, покинувшим боевые порядки императорского войска. Сам же базилевс, не имея сил вернуть предателей, все же остался на поле боя, сохранив подле себя тагму экскувиторов — тысячный отряд гвардейской тяжелой кавалерии. Также