Вскоре после строительства дома он уехал куда-то далеко и вернулся с женой. Она была застенчивая, хорошенькая, с розовыми щечками и золотыми локонами и на двадцать пять лет моложе его. По рассказам, когда она думала, что ее никто не видит, она становилась похожей на прелестного резвого жеребенка, но под взглядом мужа пугалась и замирала, как кролик.

Жизнь у бедняжки сложилась несладко. Ей открылось, что свадебный обряд не рождает любви. Она не вернула мужу его ушедшую молодость и не смогла возместить это упущение умелым ведением хозяйства.

Не в характере Элайеса было пропускать чужие недостатки без замечаний. Всего несколько лет понадобилось ему на то, чтобы заглушить ее юную непосредственность поучениями. Розы и золото ее наружности поблекли от проповедей. В конце концов от былой прелести остался лишь печальный серый призрак, и она безропотно скончалась через год после рождения второго сына.

Дедушка Элайес с самого начала знал в точности, каким должен быть его наследник. Принципы веры вошли в кровь и плоть моего отца, а голова его до отказа была набита цитатами из Библии и «Покаяний» Николсона. В вере сын не отставал от отца. Разница между ними обнаружилась только в подходе: у моего отца не горел в глазах проповеднический огонь, его добродетелью стала приверженность к Закону.

Мой отец Джозеф Строрм женился после смерти деда Элайеса и не повторил его ошибки. Взгляды моей матери гармонировали с его собственными. У него было сильно развито чувство долга, и он не испытывал никаких сомнений относительно того, в чем именно состоит этот долг.

Наш округ и особенно наш дом, первенец в этих краях, назывался Вэкнак, согласно преданию о том, что когда-то, много лет назад, во времена Прежних Людей на этом месте стоял город, который назывался Вэкнак. Предание, как и положено преданиям, было туманным, но кое-какие остатки стен и фундаментов действительно еще сохранились в наших местах. Потом их использовали для новых построек. Еще был в этих местах вал, уходивший вдаль к холмам, и гигантский утес, который, должно быть, тоже сделали Прежние Люди, каким-то своим сверхчеловеческим способом срезав полгоры, чтобы добывать из ее нутра что-нибудь нужное им и интересное. Наверное, в те времена это место и вправду называлось Вэкнак. Так или иначе, теперь так называется наша послушная закону и почитающая Бога община, состоящая из нескольких сотен разбросанных хозяйств, больших и малых.

Отец мой был в общине человеком влиятельным. Когда ему исполнилось шестнадцать лет и он в первый раз выступил перед народом с воскресной проповедью в церкви, построенной его отцом, в округе жили меньше шестидесяти семейств. После того как расчистили больше земли для посевов, в эти края переселилось много людей, но отец по-прежнему был у всех на виду. Он все еще оставался самым крупным землевладельцем. Как и раньше, он читал по воскресным дням проповеди, толковал с однозначной ясностью и откровения небес по земным вопросам, и законы вечные, а по установленным дням в качестве судьи вершил законы человеческие. В остальное же время делал все для того, чтобы и он сам, и его домочадцы, и все его работники служили образцами поведения для всей округи.

Жизнь дома сосредоточивалась в большой общей комнате, которая служила также и кухней. И сам дом, и его комнаты были самыми лучшими и самыми большими во всем Вэкнаке. Предметом особой гордости (разумеется, не суетной) считался громадный очаг. Это было что-то вроде горделивой демонстрации достойного употребления дарованных Господом отличных материалов, своего рода выполнение завета. Печь была сложена из тяжелых валунов, а дымоход — целиком из кирпича и поэтому никогда не занимался огнем. Место, где он выходил на крышу, единственное в округе было покрыто черепицей, так что солома, покрывавшая всю остальную часть крыши, тоже никогда не загоралась.

Моя мать следила за тем, чтобы большая комната всегда содержалась в чистоте и порядке. Пол был выложен из кирпича, камня и плиток, искусно пригнанных друг к другу. Мебель составляли несколько тщательно выскобленных столов, табуреток и стульев. Стены были чисто выбелены. На них висели до блеска начищенные сковородки, не влезавшие из-за своей массивности в шкафы. Чем-то вроде украшений служили развешенные на стенах деревянные доски с красиво выжженными изречениями из «Покаяний». На висевшей слева от очага было написано: «То есть человек, что по образу Божьему», на той, что справа: «Храни чистоту породы Господней», на противоположной стене расположились доски с «Да будет благословенна Норма» и «В чистоте наше спасение». Самое заметное, крупно выведенное изречение висело на стене напротив двери, ведущей на хозяйственный двор. Она напоминала каждому входящему: «НЕ ПРОГЛЯДИ МУТАНТА».

Частые ссылки окружающих на эти надписи познакомили меня со всеми изречениями намного раньше, чем я научился читать. Я бы даже сказал, что они были моими первыми учебниками. Кроме перечисленных, там были и такие: «Норма — это воля Божья», «Свято точное воспроизведение», «Каждое Отклонение — от дьявола» и еще несколько — о Богохульствах. Большую часть из них я не помнил, но о некоторых уже кое-что узнал, например о Нарушениях. Дело в том, что, когда случалось Нарушение, это событие обставлялось самым внушительным образом. Обычно первым признаком того, что произошло Нарушение, было возвращение отца домой в дурном расположении духа. Позже вечером он собирал всех домочадцев и всех работников. Мы становились на колени, отец, обращаясь к Богу, провозглашал наше раскаяние, и мы все вместе молились о прощении. На следующий день все вставали до рассвета и собирались во дворе. С первыми лучами солнца мы начинали петь псалмы, под звуки которых отец торжественно убивал двухголового теленка, или четырехногого цыпленка, или какое-нибудь другое воплощенное Нарушение. Иногда это были еще более своеобразные существа.

Нарушения случались не только у животных. Бывало, что отец сокрушенно и гневно швырял на кухонный стол странные колосья или овощи. Уничтожать такие овощи было нетрудно, если они росли только на нескольких грядках. Но случалось, что Нарушение охватывало целое поле. Тогда ждали подходящей безветренной погоды и с пением псалмов поджигали его. Мне это зрелище очень нравилось.

Так как мой отец был человеком набожным и дотошным, с наметанным на все Нарушения глазом, мы сжигали и убивали гораздо чаще, чем другие семейства. Но отец очень сердился и обижался, когда кто-нибудь заикался о том, что мы подвержены Нарушениям больше других.

Нет, говорил он, ему совсем не хочется бросать деньги на ветер. Если бы наши соседи поступали по совести, он не сомневается, что им пришлось бы уничтожать Отклонения в гораздо большем количестве, но беда заключается в том, что у некоторых людей принципы слишком растяжимые.

Таким образом, я очень рано узнал, что такое Нарушение. Это то, что выглядит неправильно, то есть не похоже в точности на тех животных или те растения, от которых оно родилось. Обычно неправильной оказывалась какая-нибудь мелочь, но это не имело значения: большое или маленькое — это было Нарушение или, если это случалось с людьми, Богохульство. Нарушение и Богохульство считались официальными названиями, а попросту то и другое именовали Отклонениями.