Сестра была одета во все черное, фигура ее, несмотря на средний возраст, до сих пор была безупречно стройна. Гонория казалась трогательно хрупкой. Со шляпы спадала плотная траурная вуаль, дойдя до крыльца, Гонория отбросила ее так, что ткань красиво обрамила лицо. Гонория всегда стремилась произвести нужное впечатление, но не в ущерб внешности.

Энтони укорил себя за циничную мысль, ведь старшая сестра недавно потеряла единственного сына, и неудивительно, что она так тяжко скорбит – пусть даже несколько преувеличенно.

Энтони вышел поприветствовать Гонорию, стараясь не показывать нетерпения.

– Гонория.

– Ах, Энтони!

Слезы заполнили ее прозрачные голубые глаза, и Гонория протянула руки к брату, чуть наклонившись вперед, будто давая понять, что вот-вот лишится чувств.

Энтони взял ее за руки и быстро проводил в гостиную, к дивану. Опыт общения с сестрой подсказывал, что бурной сцены лучше избежать.

– Чем обязан? – спросил Энтони, сразу беря быка за рога.

– Ах, Энтони, – повторила Гонория, прижав ладонь к сердцу, и заглянула ему в глаза: – Эта женщина убила моего сына!

От подобного заявления Энтони лишился дара речи.

Он сразу понял, о какой женщине речь. Сестра называла так только одну особу и только о ней говорила столь презрительным тоном. Однако обвинение в убийстве – это даже для Гонории чересчур. Энтони нахмурился:

– А есть у тебя доказательства? Нельзя обвинять людей без причины.

– Она прислала мне письмо. Сообщает, что возвращается.

– Это вполне естественно, Гонория, – возразил Энтони. Возможно, подозрения сестры больше ни на чем не основаны.

– Естественно? Что ж тут естественного? – резко ответила Гонория, сердито сбросив с головы скорбный покров. – Она везет с собой прах Эдмунда. Прах!

– Но, Гонория, разве ты сама не хотела, чтобы Эдмунд…

– Конечно, я хочу, чтобы мой сын упокоился на родине. – Гонория вновь поднесла к глазам платок. – Но я хочу его похоронить. А она меня даже этого утешения лишила. Энтони, эта женщина сожгла его!

– Да, Гонория, знаю.

– Как ты не понимаешь – ведь это ужасно! Теперь мы даже не можем похоронить его тело в семейном склепе Скарбро. Какая жестокость! О, как бесчеловечно! Сначала увезла его в эту отвратительную страну вдали от дома. И все мне назло! Уж я-то чувствую. А теперь… теперь она отняла его навсегда, лишила последней отрады. Это уже переходит все границы! Какое святотатство!

Многие считают, что с точки зрения религии нехорошо сжигать умерших, подобно язычникам. Однако Гонория до этого момента религиозностью не отличалась.

Энтони только заметил:

– Иначе она не смогла бы привезти его останки из Неаполя.

Гонория бросила на него сердитый взгляд:

– Речь не об этом. Эдмунду вообще туда ехать не следовало. Здесь я бы о нем позаботилась. Потому она и забрала его в Италию, подальше от близких. Хотела, чтобы никто не помешал ее замыслам. Если бы Эдмунд остался дома, ничего этого не случилось бы. Он был бы жив!

Гонория снова залилась слезами. Энтони вздохнул.

– Эдмунд был взрослым мужчиной, Гонория. Он не ребенок, которого можно увезти насильно. И мы не вправе были его удерживать, – возразил Энтони.

– Тебе следовало бы проявить настойчивость.

– Я же не мог предвидеть, что с Эдмундом там случится несчастье, да еще и в море, – разумно возразил Энтони, оправдываясь одновременно и перед сестрой, и перед собой. – Он вообще никогда под парусом не ходил.

– Вот именно! – победоносно возвестила Гонория, и глаза ее вспыхнули. – Эдмунд терпеть не мог подобные занятия. Сам помнишь. Верхом ездить так толком и не научился. Эдмунд не любил спорт.

– Верно.

– Ну вот! Теперь понимаешь? Откуда нам известно, что с Эдмундом произошел несчастный случай в море? – продолжала Гонория. – Никаких доказательств, кроме ее письма!

Энтони задумался. Сестра, конечно, склонна к истерикам и чрезмерному драматизму, но в ее словах есть доля правды. Странно, с чего это Эдмунд вздумал плавать на парусной лодке? Он сам никогда не занимался спортом и не понимал, что в этом находят другие. Больные легкие не позволяли ему участвовать в мало-мальски утомительных мероприятиях, вдобавок одна мысль повредить руку или обе и лишиться возможности исполнять свою музыку приводила Эдмунда в ужас.

– И зачем она сожгла тело, если ничего не хотела скрыть? – Гонория заметила колебания Энтони и решила закрепить преимущество. – Странный поступок. Подозрительный. Тут дело нечисто. Ведь тело можно выкопать. А яд обнаруживается и после смерти. Я слышала.

– Это правда.

– Но теперь эксгумировать нечего, отравление не доказать. Не увидеть ни трещину в черепе, ни другие ранения. Никто не узнает, что на самом деле он вовсе не в море погиб.

– Но зачем ей его убивать?

Энтони трудно было поверить, что Элеонора, как бы алчна она ни была, способна на убийство. Гонория наградила брата презрительным взглядом:

– Ради денег, конечно.

– Деньги она уже получила. И вряд ли Эдмунд был слишком обременительным супругом.

– Какая у женщины может быть причина расправиться с мужем? – хладнокровно сказала Гонория. – Встретила другого. Устала выпрашивать деньги. Хочет пожить в свое удовольствие, а он ей не позволяет. Не удивлюсь, если, выходя замуж, она надеялась, что дольше пары месяцев он с такими слабыми легкими не протянет, но расчет не оправдался. Вот мерзавка и решила помочь.

– Гонория…

– Я не вчера на свет родилась, Энтони. Вы, мужчины, только завидите смазливое личико и стройную фигурку… Между прочим, женщины тоже способны убивать ради своих целей.

– Не сомневаюсь. Но у нас нет оснований предполагать, что эта конкретная женщина способна на убийство.

– Должно быть, Эдмунд ее раскусил. Энтони, он вычеркнул ее из завещания! Что еще делать мужчине, если он узнаёт, что ненасытная стервятница вышла за него ради денег? А может, она изменяла ему с другим? Или и то, и другое одновременно.

– Эдмунд вычеркнул жену из завещания?

– Да. Ни цента ей не оставил.

Энтони нахмурился. Нужен был очень серьезный повод, чтобы такой человек, как Эдмунд, оставил супругу без средств к существованию.

– И все-таки, Гонория, это скорее аргумент против твоей версии. Ей в случае смерти мужа ничего не полагалось.

– Возможно, она об этом не знала. Эдмунд не сказал, что изменил завещание. Кроме того, эта женщина все-таки может подобраться к деньгам. Эдмунд все оставил сестре – кроме имения, разумеется, оно отошло сэру Малькольму. Почему Эдмунд так поступил, ума не приложу. Я ведь его мать, и…