Возможно, именно по этой причине я перенес все свое внимание на ландшафт, постепенно остающийся внизу, под нами, в первый раз по-настоящему взглянув на ту планету, которую мы прибыли защищать из такого далека. Умом я понимал, что мы оказались, будто на насесте, на самом высоком и наиболее безрадостном из плато этого мира-мозаики, но, лишь увидев реальность с высоты по-настоящему, я понял странность нашего расположения.

Сам Хоарфелл был огромен, простираясь на такое количество кломов,[7]что, когда мы высаживались из десантного катера, нам казалось, планета ничем не отличается от других миров Империума. Теперь же, когда наш челнок уваливался на юго-восток, я понял, что впервые могу оценить уникальность этого плато.

Первым, что привлекло мое внимание, было посадочное поле, на котором мы изначально приземлились и которое, как и все подобные наземные обслуживающие объекты, разбросанные по лику планеты, сочетало в себе функции космопорта и аэродрома для местного сообщения. Последняя, конечно же, имела немалое значение, учитывая примечательную топографию этих мест. За очень редким исключением, когда соседние обитаемые плато оказывались достаточно близкими и схожими по высоте, чтобы позволить сооружение между ними виадуков, путь по небу был единственным способом перевезти что-либо от одного маленького островка жизни к другому. Как результат объем воздушного движения, пересекающего планету во всех направлениях, был по-настоящему ошеломительным, и это учитывая скромную численность населения — около миллиарда человек. Даже за время нашего короткого путешествия к Принципиа Монс, которое заняло менее часа, мне удалось отметить не поддающееся исчислению количество всевозможных летучих транспортных средств — от двухместных небесных машин до медлительных грузовых дирижаблей размером с ангар, — вокруг которых суетились, подобно насекомым, рои более мелких самолетов.

По мере того как мы поднимались над городом Дариен — наиболее плотной жилой агломерацией Хоарфелла, — я понял, что нескончаемый рой ярких металлических насекомых, кружащихся над посадочными площадками, постепенно уменьшающимися вдали, напоминает мне гнездо огненных шершней на Кальцифри (которое оказалось необыкновенно полезным для того, чтобы отпугнуть отряд эльдарских разбойников, преследовавших меня, — но это я отвлекаюсь от темы). Хотя самое плотное скопление воздушного транспорта висело над аэродромом, немалая его часть роилась и над прочими районами города, в основном частные маломерные суда и воздушные машины. Я сделал себе мысленную заметку — посоветовать Кастин как можно быстрее развернуть наши «Гидры» на позиции: мне не нравилось, что в воздушном пространстве над нашим гарнизоном будут порхать все кому не лень. Конечно же, как оказалось, Кастин приняла это решение и без моих советов и к моменту моего возвращения уже ввела исключительную воздушную зону с радиусом достаточно большим, чтобы она широко простиралась вокруг нашего расположения, и этим весьма разозлила местных диспетчеров.[8]

По мере того как мы поднимались все выше, прочь от города, мне удалось лучше разглядеть окружающий его ландшафт, представлявший собой дикие пространства снега и льда, сквозь которые прорастали холмы и эскарпы приглушенных черных и серых тонов, пронизывающие свинцовые облака над ними, так что было трудно различить, где же кончается камень и начинается испаренная влага. Где-то среди этих возвышенностей расположилась и самая высокая точка планеты, но я не мог сказать, которая из расплывающихся клякс является ею, да и не очень-то интересовался.

Затем внезапно этот ландшафт оборвался ошеломляющей крутизной. Мне хватило времени на то, чтобы кинуть самый краткий взгляд на гладкую поверхность обрыва, глубина которого была более чем потрясающей, хотя и едва просматривалась, окутанная скрывающим все сумраком, — прежде чем нас самих окутало туманом, что взвился вокруг нашей хрупкой маленькой машины и полностью скрыл собой окружающий мир.

К счастью, мой первый взгляд на Принципиа Монс оставил гораздо более благоприятное впечатление. По мере нашего спуска облака истончались, поначалу лишь становясь белее, а затем и совершенно раздались в стороны, позволив столбам яркого солнечного света пробиться сквозь завесу и явив небо весьма примечательного ярко-голубого цвета (или оно показалось таким только мне, вынужденному последние несколько месяцев провести на звездных кораблях). Юрген пребывал не в своей тарелке, хотя не более, чем обычно, так что я оставил его в покое, снова переключив внимание на вид за иллюминатором, с нетерпением ожидая увидеть, что же откроют отступившие облака.

Не будет преувеличением сказать, что за свою жизнь я повидал немало примечательных ландшафтов — от шпилей самой Святой Терры до северных сияний Фабулона, но панорама Периремунды была единственной в своем роде. Внизу, под нами, последние капли дождя исчезали, превращаясь в водяной пар, поднимаясь вновь вверх, чтобы сложиться в новые облака, никогда не достигая иссушенной поверхности мира, где голые, обожженные камни перемежались океанами зыбучих песков.

В какой-то момент мы пролетали над песчаной бурей, такой, что содрала бы плоть с костей незащищенного человека за считаные секунды и достигала нескольких километров в высоту, но все равно оставалась настолько далеко внизу, что казалась лишь тонкой пленкой пыли, несомой по поверхности планеты. Режущие глаза вспышки электрических разрядов блестели и сверкали глубоко в ее сердцевине, зловеще вторя звуковой волне, остающейся за нашим быстро несущимся вперед воздушным судном. И во всех направлениях до самой границы видимости поднимались колонновидные скалы, отделенные друг от друга десятками или сотнями километров, стоящие одиноко и гордо, подобно стволам некоего необъятного окаменевшего леса.

Их вершины сверкали и бурлили жизнью, что составляло безоговорочный контраст с величественной пустотой, их окружающей. Когда путь наш пролегал неподалеку от какого-нибудь из этих плато, мне удавалось рассмотреть леса и озера, холмы и долины и те признаки человеческого жилья, которые невозможно было спутать ни с чем, и все это было похоже на вивариумы, которые иногда держат любопытные дети.

За время нашего путешествия мы пересекли или миновали десяток или около того этих примечательных пиков, хотя большинство из них пронеслись мимо настолько быстро, что у меня едва ли было время разглядеть какие-либо детали. Местность на некоторых из них была сравнительно открытой и, похоже, давала кров каким-то сельскохозяйственным общинам, в то время как другие будто бы полностью заросли лесом, задушенные таким обилием перепутанной растительности, которое пришлось бы по нраву лишь катачанцу. Некоторые, как мне показалось, были заселены людскими сообществами, застроены небольшими городами, в то время как другие, шириной не более километра, казались совершенно необитаемыми.