— Мне нужно с тобой поговорить.

— Я работаю.

— О, у тебя свидание!

— Ты путаешь меня с собой, на работе я именно работаю.

— Это срочно, — Шарлотта продолжала настаивать. — Можешь ненадолго забежать ко мне?

— Нет. Тебе нужно, ты и приходи.

— На улице дождь, ветер и вообще погода отвратительная, а у меня машина не заводится!

— Ну, у тебя ни стыда, ни совести!

— Зато я что-то вкусненькое сделала! — Она приготовила запеканку со шпинатом.

У Марии было плохое настроение.

— Это в последний раз, — пригрозила она. — Потом я тебе буду выставлять счет, двадцать евро в час.

Шарлотта положила добавки:

— Сначала покушай как следует. Всего двенадцать евро. — Она хохотала так заразительно и долго, что Мария тоже засмеялась — сначала несколько скованно, а под конец почти непринужденно. Вдруг, оборвав смех, Шарлотта заявила:

— Я не хочу в сорок лет впасть в депрессию, а в сорок два наложить на себя руки. Вот что. Мне нужен мужчина, потому что я хочу родить ребенка.

Подруга ее не поняла:

— Да за тобой мужики табунами ходят, тут можно целый класс нарожать, не то что одного!

Но Шарлотта была полна решимости стать не только матерью, но и женой, а подходящего кандидата на роль супруга, по ее мнению, в веренице ее поклонников не было, как ни перебирала она в уме все эти годы экстатических телесных спаррингов, стараясь вспомнить каждого партнера — пусть и не каждый матч с именами и другими подробностями, так хоть какую-то деталь:

— Одного звали Георг, потом был еще такой с ужасно длинными пальцами на ногах, и еще австриец — у этого веснушки были везде-везде. — Но напрасно она воскрешала в памяти эти руки и ноги: его, будущего супруга и отца, среди них не было.

— Уж лучше так, чем если бы я кого-то выбрала, а потом не нашла бы его телефон! — решила Шарлотта. Отношения нужны были «простые, недвусмысленные, приличные, официальные». И тут возникла загвоздка: конечно, рассматривались только отношения на расстоянии.

— Заочный брак?

— Именно.

С мужчиной, который полностью поглощен работой и не сможет каждые выходные прилетать повидать семью. То есть вполне достаточно видеться один-два раза в месяц. Но где найти такого мужа? Где взять время и деньги, чтобы поехать в дальние края и там познакомиться с нужным человеком? Мария потребовала:

— Десерт, кофе, шнапс. Мне нужно подумать.

— Я тебя обожаю, — воскликнула Шарлотта.

На что Мария отрезала:

— Оставь ты меня в покое! Можешь пока принести бумагу и карандаш».

Да, так оно и было, она довольно точно все передала. После трех рюмок шнапса я обвела в рамку несколько слов на листке бумаги, передала ей и сказала:

— Сегодня вторник. Думаю, мы еще успеем к пятничному выпуску этой крупноформатной межрегиональной газеты в Баварии, вот тебе твое объявление:

«Красивая, образованная женщина за тридцать

познакомится с состоятельным мужчиной с в/о

для рождения ребенка».

Лоттель сначала была настроена скептически, но все-таки уже на следующее утро подала объявление и через несколько дней получила ответное письмо, в котором крупноформатная межрегиональная газета с сожалением сообщала, что не может его напечатать. Их объявления в разделе знакомств служат для завязывания отношений. А из нашего текста однозначно не следует, что есть желание завязать отношения. Видно только, что нас интересует обеспеченный самец-производитель.

Шарлотта заменила «для рождения ребенка» на «для создания семьи» и подала объявление снова. Она получила сорок семь писем, которые мы перебирали несколько ночей. Некоторые прислали фотографии — этих мы сразу забраковали, с другими Лотта в моем присутствии разговаривала по телефону и задавала им вопросы, которые я ей писала на бумажке. По мне, так выбирать было не из кого, но она договорилась встретиться с пятью кандидатами. На Даниэле она остановилась после того, как встретилась и переспала с двумя другими. К сожалению, об этих встречах она мне подробностей не рассказывала, да и сейчас тоже молчит. Тогда она лишь с содроганием пояснила, что вытянула две пустышки, сегодня она диктует, пропустив их: «Так Шарлотта познакомилась с Даниэлем и решила, что из этого может выйти что-нибудь дельное». И вышло, хотя Шарлотта несколько месяцев не могла забеременеть: их встречи редко совпадали с удачными для зачатия днями. И здесь на сцене появляется уже упомянутое невообразимое зелье, которое я сварила для Лотты, — прошло уже несколько лет, а я до сих пор при мысли об этом только качаю головой. Я! Я же вообще не верю ни в какие особенные свойства никаких травок, за исключением некоторых засушенных цветков и листьев, которые, как мне известно, уж так и быть, одурманивают. За этим исключением я не верю, что травы — измельченные, тертые, высушенные или после шоковой заморозки — могут спасти от какой-то беды или подарить счастье. Исключительно мое мнение. И вот я пошла, смешала определенные травы, залила нагретой до девяноста градусов водой, выдержала семнадцать минут, процедила, опять добавила горячей воды и варила вместе с остальными ингредиентами несколько часов, пока не получила тягучую жидкость. Которую я напоследок, беспомощно, но в высшей степени решительно, еще и долго заговаривала. Лоттель выпила ее и на следующий день забеременела. Хотя по всем расчетам этого быть не могло. С тех пор она утверждает, что у меня способности. Чем чаще она превозносит тогдашнее колдовство, тем больше гнетет меня то, что до сих пор мне не удалось сварить зелье против неукротимого роста тканей ее собственного тела. Как будто прочитав мои мысли, она прерывает диктовку, отхлебывает травяного настоя, который должен помочь ей дожить не меньше чем до ста, и смотрит на меня поверх края чашки, серьезно и продолжительно. Я снимаю очки и отвечаю на ее взгляд.

В дверь стучат.

— Сейчас, мамуля, сейчас мы сделаем перерыв, — кричит Лотта в направлении уже нажатой дверной ручки и действительно — на какое-то время ей удается предотвратить очередное появление матери, которая в моих глазах кто угодно, но только не мамуля. Ручка снова поднимается, и ничего не происходит.

— Лучше поесть печенья, — Лотта берет с подноса вазочку с темно-коричневыми сухими палочками.

— Лучше для кого? — интересуюсь я. Она пожимает плечами и откусывает.

— Ну и гадость, — говорит она, и при этих словах изо рта у нее сыплются сотни пыльных крошек. — Господи, фотографии! — она смотрит на меня, как будто ей только что пришло в голову, что Бен уже несколько часов ждет, пока его заберут. — Они же у тебя с собой?

Как только я их протягиваю, все заботы как ветром сдуло, морщинистый рот растягивается в счастливой улыбке.

— Ой! — восклицает она. — Ну ты только посмотри! В голове не укладывается!