Направлять Братство в его ежедневных рутинных делах, особенно теперь, когда война была закончена, казалось Крисании занятием обыденным и скучным. Денно и нощно она молилась Паладайну, прося послать ей испытание грозное и величественное. Она поклялась, что во имя служения возлюбленному божеству пожертвует чем угодно, даже самой жизнью.

И бог услышал ее.

Ждать уже оставалось недолго, и в эти последние томительные минуты ей едва удавалось сдержать волнение. Она нисколько не боялась предстоящей встречи, хотя знала, что в этом человеке сосредоточены самые могущественные силы зла, какие только существуют ныне на Кринне. Если бы родительское воспитание не сгладило ее врожденную заносчивость и спесь, то верхняя губа ее сейчас кривилась бы в презрительной усмешке: какое зло может устоять пред необоримым мечом ее веры?

Какое зло способно разбить ее сияющую броню?

Словно беспечный рыцарь на турнире, решивший, что с такими талисманами, как гирлянда цветов и шарф возлюбленной на шлеме, он не может потерпеть поражение, Крисания обратила свой взгляд к двери, с нетерпением ожидая, когда зазвучат фанфары. Вскоре дверь подалась, и руки ее, до этого спокойно сложенные на коленях, вдруг пришли в движение, и тонкие пальцы сплелись между собой.

Вошел Бертрем и отыскал взглядом Астинуса, неподвижно сидевшего в глубоком кресле у пылающего камина.

— Маг Рейстлин Маджере, — объявил Бертрем, и голос его слегка дрогнул.

Должно быть, он вспомнил о том, при каких обстоятельствах в последний раз произносил это имя. Тогда Рейстлин Маджере умирал, харкая кровью, на ступенях крыльца Большой Библиотеки.

Астинус слегка нахмурился, отметив недостаток самообладания у своего секретаря, и Бертрем ретировался так быстро, как только позволили ему могучий живот и широкая ряса.

Крисания непроизвольно задержала дыхание, но не увидела ничего определенного — лишь черная тень возникла на пороге, будто сама ночь ступила под низкую притолоку, приняв форму человеческой фигуры. Пришелец замешкался, и Астинус обратился к нему своим ровным, лишенным чувств голосом:

— Входи, старый приятель.

Тень на пороге шевельнулась, и теплый отсвет огня заиграл на матовом бархате черных одежд. Потом в складках бархата блеснули крошечные искры — это осветились серебряные нити, которыми вышиты были на ткани древние руны. Наконец тень превратилась в человека, чья фигура была целиком скрыта под черными покровами, — единственным доказательством того, что это все же человеческое существо, а не бесплотный дух, служила тонкая, страшно худая рука, высвобожденная из складок накидки и сжимавшая длинный деревянный посох.

Крисания заметила, что посох венчал хрустальный шар, вставленный в золотую оправу, сработанную в виде лапы дракона.

Когда гость вошел в комнату, Крисания почувствовала едва ли не разочарование. Она-то просила Паладайна послать ей настоящее испытание! Но какое великое зло могло быть заключено в этом человеке?

Сомнения зародились в ней в тот момент, когда она рассмотрела пришельца целиком. Это был худой, болезненного вида человек, слегка сутулящийся и опирающийся при ходьбе на массивный посох, словно без его помощи он и вовсе не мог передвигаться. Крисания знала, что Рейстлину Маджере сейчас должно быть ровно двадцать восемь лет, однако ходил он так, словно ему по меньшей мере стукнуло девяносто: походка гостя была медлительной, шаги мелкими и словно бы неуверенными.

«Разве это испытание моей веры — победить такую развалину? — с горечью обратилась она к Паладайну. — Мне даже не нужно сражаться с ним. Его разрушает изнутри собственное зло».

Между тем Рейстлин откинул на спину капюшон и, повернувшись к Крисании спиной, обратился к Астинусу:

— Приветствую тебя, Бессмертный.

— Привет, Рейстлин Маджере, — отозвался Астинус, не поднимаясь с кресла. В его голосе проскользнула насмешливо-лукавая интонация, словно он обменялся с магом одним им понятной шуткой. Затем хозяин плавно взмахнул рукой:

— Позволь мне представить Крисанию из рода Тариниев.

Рейстлин повернулся, и на этот раз дыхание Крисании судорожно сбилось.

Внезапная боль сдавила ей грудь, удушливый спазм перехватил на мгновение горло, а в кончики пальцев вонзились тысячи острых иголок. Неожиданная, похожая на озноб дрожь заставила ее еле заметно вздрогнуть. Крисания невольно вжалась в кресло и стиснула кулаки так, что острые ногти вонзились в мягкую кожу ладоней, — на нее смотрели два пылающих золотисто-желтых глаза, два жутких зерцала греха: блестящие, непроницаемые, лишенные всяческого выражения. А зрачки…

Крисания в ужасе не могла от них оторваться. Зрачки напоминали формой изящные песочные часы!

Лишь несколько мгновений спустя, поборов оцепенение, она сумела рассмотреть черты изможденного, отмеченного печатью страдания и боли лица.

Тяжелая мука терзала мага на протяжении всех семи лет — с того времени, как жесточайшие испытания Башни Высшего Волшебства изнурили его тело, опалив кожу старческой пергаментной желтизной. В своей неподвижности лицо Рейстлина напоминало железную маску' — непроницаемую, бесчувственную и жестокую, столь же неумолимую, как и лапа дракона, вцепившаяся в хрустальный шар, служивший набалдашником его посоха.

— Праведная дочь Паладайна, — негромко сказал маг, и в голосе его проскользнула тень почтения.

Крисания по-прежнему сидела, вжавшись в кресло, и не шевелилась. Казалось, это взгляд мага удерживал ее на месте — Крисания даже подумала с тревогой, уж не наложил ли он на нее какое-нибудь заклятие. Словно прочтя ее мысль, маг подошел к ней и склонился в сочувственной позе. В зрачках его отражалось пляшущее пламя очага.

— Праведная дочь Паладайна, — повторил Рейстлин Маджере, и мягкий голос мага окутал Крисанию, словно бархат сто плаща, — надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?

На этот раз жрице почудилась в его словах насмешка. Именно этого она и ожидала, и именно к этому готовилась. Крисания поняла: то, что маг с самого начала заговорил с ней уважительно, застало ее врасплох, сбило с толка, но теперь она вполне овладела собой.

Поднявшись с кресла, в результате чего глаза ее оказались вровень с глазами мага, Крисания непроизвольно стиснула в кулаке амулет с изображением Платинового Дракона. Прикосновение к благородному металлу помогло ей совладать с собой и придало мужества.

— Я не думаю, что нам стоит терять время на ненужные церемонии, — сухо заявила она, и ее лицо вновь сделалось холодным и бесстрастным. — Мы отвлекаем Астинуса от его работы. Мне кажется, он будет заинтересован в том, чтобы мы решили наш вопрос как можно скорее.

— Не могу не согласиться, — ответил маг, слегка скривив тонкие губы, что вполне могло означать улыбку. — Я откликнулся на твою просьбу и пришел сюда.

Что за нужда заставила тебя обратиться ко мне и просить о встрече?

Крисания опять ощутила в словах мага насмешку. Привыкшая лишь к уважению и почитанию, она с трудом сдерживала нарастающий гнев. Холодно смерив собеседника взглядом, жрица сказала со всей твердостью, на какую только была способна: