Любое объективное исследование документов военного времени, вышедших из-под пера Черчилля, невозможно без восприятия того факта, что еще до 22 июня 1941 г. он в целом положительно комментировал выдвижение советских войск в Западную Белоруссию, Западную Украину и Прибалтику после заключения советско-германского пакта о ненападении 1939 года. Выступая по лондонскому радио 1 октября 1939 г. он, в частности, сказал, что это решение «без всякого сомнения, было необходимо для безопасности России перед немецкой угрозой. Во всяком случае, была занята позиция и создан Восточный фронт, который немецкая армия не осмелилась атаковать». Гитлер представлялся для Черчилля абсолютным злом, грозящим самому существованию Британской империи. Следуя этой логике, британский премьер был готов помогать практически любой стране, вступившей в войну с Германией. В этом отношении угроза коммунизма, с которым он боролся на протяжении многих лет, отходила у него на второй план. Известно памятное выражение Черчилля: «Если Гитлер вторгнется в ад, я, по меньшей мере, выступлю в Палате общин с благожелательными комментариями в отношении дьявола». Примерно в этом же направлении развивались в 1941 г. и мысли Рузвельта. Так, в беседе с бывшим послом США в Советском Союзе Джозефом Дэвисом он бросил следующую фразу: «Я не могу воспринять коммунизм. Этого не можете сделать и вы. Но для того, чтобы пройти по этому мосту, я пожму руку и дьяволу»6. Для обоих западных лидеров Россия представлялась тогда в виде хитрого и достаточно мощного оппонента с непредсказуемым потенциалом. Но оппонента такого рода, который не нес непосредственной угрозы независимости англосаксонскому миру и с которым лучше избегать конфликта, используя его силу ради достижения первоочередных целей.

Исследователи не располагают мемуарами Рузвельта, умершего в апреле 1945 г., поэтому позиция президента в отношении СССР, вопросе о советских границах, к «прибалтийской», «польской» и другим спорным проблемам, участию СССР в послевоенном устройстве Европы требует специального анализа, основанном как на архивных документах и мемуарах, так и на многочисленных исследовательских работах, посвященных его деятельности. При разработке этой темы мы должны учитывать как традиционные принципы американской внешней политики, так и роль отдельных личностей в определении позиции США к России.

Американская (и в целом западная) историография отношений между СССР и США в годы Второй мировой войны, контактов лидеров союзных государств и особенностей политики Вашингтона в диалоге с Москвой в 1941–1945 гг. весьма обширна и многогранна. Прежде всего, следует отметить большой пласт мемуарной литературы государственных, военных и общественных деятелей США, уделявших в своих воспоминаниях существенное внимание оценкам Советского Союза. В этом ряду стоят Г. Трумэн, К. Хэлл, Э. Стеттиниус, Дж. Ф. Бирнс, Г. Уоллес, У. Леги, Г. Икес, Э. Рузвельт, У. Стендли, А. Гарриман, Дж. Дин, Ч. Болен, Дж. Кеннан, Р. Шервуд, А. Даллес и другие7. Подавляющее число подобных мемуаров было написано вскоре после окончания войны – в разгар холодного противостояния между СССР и США, поэтому многие оценки действий СССР на международной арене были преимущественно негативными. Несмотря на приводимые в книгах важные факты взаимодействия в борьбе с фашизмом, они служили, прежде всего, обоснованием жесткой линии Вашингтона в отношении Москвы. Были и исключения, например, в работах Р. Шервуда и Э. Рузвельта, представивших объективную картину сотрудничества и поиска взаимоприемлемых компромиссов между СССР и США в 1941–1945 гг. на фоне деятельности в годы войны Ф. Рузвельта и его ближайшего помощника Г. Гопкинса. Труд Шервуда был переведен на русский язык8. В целом, несмотря на всю неоднозначность воспоминаний представителей американского политического Олимпа военных лет, они содержат обширный фактический материал о динамике советско-американских отношений 1941–1945 гг., отражают взгляд руководителей США на политику СССР того времени. Эти мемуары оказали и большое влияние на становление «традиционалистского» (или «ортодоксального») направления изучения истоков холодной войны в США, где основная вина за начало противостояния возлагается на Советский Союз. Более подробно об этом и других направлениях западной исторической школы холодной войны будет сказано позднее.

Работы западных авторов, выходившие в свет в 1950—1980-х гг. и посвященные советско-американским отношениям, публиковались в условиях холодной войны. Однако, независимо от сделанных в них оценок и выводов, многие из которых, мягко говоря, были не совсем объективными и только обвинительными по отношению к Москве; они вводили в научный оборот значительный пласт архивных документов, упоминали о ранее неизвестных широкой общественности фактах, анализировали детали деятельности самого президента США, Госдепартамента, других американских министерств и ведомств, их оценки военно-политических акций СССР. В этой связи заслуживают внимания работы М. Столера, Р. Гэннона, Р. Мессера, Р. Дивайна, Р. Даллека, Л. Гарднера, А. Полонски и других авторов9.

Историки западной «ортодоксальной школы»10, интерпретируя причины начала холодной войны, действия ее основных виновников, стремясь ответить на вопрос о ее неизбежности и истинных намерениях Сталина, Рузвельта, Трумэна и Черчилля, так или иначе, затрагивали проблему многовариантности американских оценок России в 1939–1945 гг.

Современный историк М. Макколли замечает, что основные положения «ортодоксального» направления были сформулированы еще в знаменитой «длинной телеграмме» Дж. Кеннана от 22 февраля 1946 г. и его статье (подписанной анонимом «мистер Х») «Источники поведения Советов» в июле 1947 г. К концу 1948 г. большинство американских и, в целом, западных политических деятелей восприняли позицию Кеннана, выражавшуюся, прежде всего, в жесткой критике намерений и поведения Москвы на международной арене11. В научной среде аргументация Кеннана была также адаптирована и вскоре нашла выражение в работах историков. Наиболее влиятельными на раннем этапе холодной войны стали книги таких представителей «ортодоксальной» школы как У. Макнейла и Г. Фейса, позднее А. Шлезингера (мл.), Дж. Комбса и др.12 По мнению этих авторов, истоки холодной войны лежат в самой идеологии марксизма-ленинизма, в советской доктрине классовой борьбы, предусматривающей распространение коммунистической революции по всему миру, в мобилизации московскими лидерами своего народа против кажущихся им внешних угроз. Советская политика к западным странам представлялась, в этой связи, изначально враждебной, а имевшее место сотрудничество 1941–1945 гг. объяснялось лишь временной необходимостью со стороны Кремля. Отмечалось, что Сталин всегда стремился расширить зону коммунистического влияния, надеясь на ослабление ведущих западных держав в борьбе друг с другом. Нападение Германии вынудило его пойти на временный альянс с Великобританией и США, не забыв при этом свои основные экспансионистские цели. В 1941–1945 гг. Сталин получал огромную помощь от США и Великобритании, без которой война могла бы пойти по другому сценарию, но в конце войны, не удовлетворившись оккупацией одной лишь Восточной Европы, советский лидер задумал прибрать к своим рукам и всю Германию. Дальнейшие его планы, как утверждали историки, распространялись на различные регионы Европы и Азии.