— Что-нибудь пошло не так?

Ох уж этот Пьер! Даже по телефону он безошибочно определяет любую модуляцию голоса.

— Нет, все в порядке. Они совершенно правильно держат всех этих типов в изоляции от внешнего мира. Их засадили в самую мрачную дыру, какую только можно было найти. У меня от этой долины мурашки по коже…

Диана тут же пожалела о том, что сказала. Она повела себя как девчонка-подросток, впервые заглянувшая внутрь себя, или как студентка, безнадежно влюбленная в преподавателя и во что бы то ни стало добивающаяся его внимания. Интересно, как же ей удастся держать удар, если один вид институтского здания ее так напугал?

— Ладно, — сказал он. — Ты уже вытянула свой жребий, занимаешься сексуальными насильниками, параноиками и шизофрениками. Так или не так? Вот и скажи себе, что здесь тот же набор.

— Там у меня не все были убийцами, только один.

В памяти Дианы сразу возникло худое лицо с медового цвета глазами, которые смотрели на нее с вожделением хищника. Курц был подлинным социопатом, других ей пока не попадалось. Холодный, неуравновешенный манипулятор, без малейших намеков на раскаяние. Он изнасиловал и убил трех матерей семейства. Самой младшей из них было сорок шесть лет, самой старшей — шестьдесят пять. Это был его конек: пожилые женщины. А также веревки, кляпы, скользящие узлы-удавки… Всякий раз, когда Диана заставляла себя не думать о нем, он прочно устраивался в памяти, со своей скользкой ухмылочкой и хищным взглядом.

Именно о нем напоминал плакат, который Шпицнер повесил на дверь своего кабинета в корпусе психологического факультета: «НЕ ДУМАЙТЕ О БЕЛОЙ ОБЕЗЬЯНЕ».

— Слушай, Диана, а тебе не кажется, что уже поздно задавать себе такие вопросы?

От этого замечания она покраснела и услышала:

— Уверен, что ты справишься. Ты идеально подходишь для этого места. Не говорю, что будет легко, но ты потянешь, это я гарантирую.

— Ты прав, — сказала она. — Я, наверное, веду себя смешно.

— Да нет, любой на твоем месте отреагировал бы так же. Я знаю, какая репутация у этого места. Не обращай внимания и делай свое дело. Когда вернешься, будешь самым крупным во всех кантонах специалистом по психическим отклонениям. Теперь позволь откланяться, меня ждет декан с финансовым докладом. Ты же знаешь, я вынужден влезать во все проблемы факультета. Удачи тебе, держи меня в курсе.

Гудок. Он отсоединился.

Опять стало тихо. Только речка шумит. Тишина навалилась на нее, как мокрое одеяло. С ветки сорвался снег, и Диана вздрогнула. Засунув мобильник в карман, она сложила карту и села в машину.

Чтобы выехать со стоянки, ей пришлось маневрировать.

Туннель. В свете фар блеснули мокрые черные стены. Никакого освещения, и у самого выезда — поворот. Слева через речку переброшен маленький мостик. Вот наконец и первый указатель, прикрепленный к белому шлагбауму: «ЦЕНТР ТЮРЕМНОЙ ПСИХИАТРИИ ШАРЛЯ ВАРНЬЕ». Она медленно повернула и миновала мост. Дорога круто пошла вверх, петляя между пихт и сугробов, и Диана испугалась, что ее старушка не справится с обледеневшим склоном. У машины не было ни зимней резины, ни цепей. Но вскоре дорога выровнялась.

Последний поворот — и здания института оказались совсем близко.

Увидев, как они наступают сквозь снег, туман и лес, Диана вжалась в сиденье.

Одиннадцать пятнадцать утра, вторник, десятое декабря.

Верхушки заснеженных пихт. Вид сверху, в головокружительной вертикальной перспективе. Внизу прямая лента дороги между тех же самых пихт, тонущих в тумане. Верхушки деревьев проносятся с огромной скоростью. Петляя между огромными деревьями, едет джип «чероки», большой, как скарабей. Фары пробивают волнистый туман. Прошедший недавно снегоочиститель оставил у обочин высокие сугробы. Вдали, на горизонте, высятся заснеженные горы. Лес внезапно кончился. Дорога круто спустилась вниз, обогнула скалы, сделала крутой вираж и пошла вдоль реки. На другом берегу, как живой, открылся черный зев гидроэлектростанции.

Указатель на обочине дороги гласил: «СЕН-МАРТЕН-ДЕ-КОММЕНЖ. СТРАНА МЕДВЕДЕЙ — 7 км».

Сервас на ходу поглядел на указатель.

На фоне гор и пихт был нарисован пиренейский медведь.

Пиренеи, говоришь? Медведи, которых местные охотники с удовольствием держат на мушке?

Они считают, что эти звери слишком близко подходят к жилью, нападают на стада и становятся опасными для людей. Сервас подумал, что единственную опасность для человека представляет сам человек. В морге Тулузы он каждый год присутствовал на вскрытии все новых трупов, и убили этих людей отнюдь не медведи. Sapiens nihil affirmat quod no probet. «Мудрый не станет болтать о том, чего не видел сам».

Когда дорога снова повернула в лес, Сервас сбавил скорость. На этот раз «чероки» въехал в густой подлесок. Совсем близко слышался плеск потока. Несмотря на холод, он приоткрыл окно и вслушался. Хрустальная песня воды почти перекрывала звук CD: Густав Малер, Пятая симфония, аллегро. Музыка, полная лихорадочной тревоги, точно соответствовала тому, что его ожидало.

Вдруг прямо перед ним замигал проблесковый маячок на крыше автомобиля, и на дороге показались человеческие фигуры со светящимися жезлами.

Жандармы…

Когда жандармерия[2]не знает, с чего начать следствие, она ставит кордоны.

Ему вспомнились слова Антуана Канте, сказанные в то же утро в полицейском управлении Тулузы:

— Все произошло в эту ночь, в Пиренеях, в нескольких километрах от Сен-Мартен-де-Комменжа. Мне позвонила Кати д’Юмьер. Кажется, ты с ней уже работал.

Канте, великан с жестким юго-западным выговором, любитель регби, обожавший жульничать в игре и добивать противников, устраивая кучу-малу, относился к категории людей, которые всего достигли сами, «self-made». Он прошел путь от простого полицейского до заместителя начальника местной уголовной полиции. Щеки его были изрыты маленькими кратерами оспы, как песок, прибитый дождем, большие игуаньи глаза впились в Серваса.

— Произошло? Что именно? — спросил Сервас.

Губы Канте, все в складках, покрытых беловатым налетом, приоткрылись.

— Никаких подробностей.

— Как так? — Сервас пристально на него посмотрел.

— Она не хотела говорить по телефону. Сказала только, что ждет тебя и хотела бы полного соблюдения секретности.

— Это все?

— Все.

Сервас растерянно посмотрел на своего патрона и полюбопытствовал: