Оцука-сан ушел, а я еще долго лежал в постели и все думал, думал… С одной стороны, я был благодарен… немного, но с другой — меня не оставляла мысль о том, что я никогда не смогу сбежать из-под мамашиной опеки…

Вот и вторая битва с мамашей закончилась для меня полным поражением.

«Может, и правда нужно искренне поверить словам мамаши, взяться за ум, ходить на занятия в институте, стать настоящим ученым или исследователем, и все будет здорово. Это же гораздо лучше, чем прожить всю жизнь сыном маляра, ходить вместе с ним на работу и что-то там красить».

Это было первое, о чем я подумал.

«Ладно, пусть это будет мир, наполовину запрограмированный мамашей. Ну и что в этом плохого?!» — я прикидывал и так и эдак, но никаких доводов против в голову не приходило.

«Вот если вспомнить моих друзей детства. Кто-то стал рабочим, кто-то водителем такси, а те, кто были совсем бестолковыми, бегают "шестерками" у якудза. Чем эти парни отличались от меня? Да ничем. Хотя нет, одно отличие было. У них нет такой матери, как у меня».

Но другой голос нашептывал мне: «Послушай, Такэси! Ты ведь хочешь стать кем-то неповторимым, делать то дело, что не может никто, кроме тебя».

Но что значило это самое «то дело»? Непонятно. При этом я прекрасно понимал, что если каждый день лежать пузом кверху в постели до полудня, не станешь ни профессиональным бейсболистом, о чем я так мечтал в детстве, ни актером.

Я все думал: в чем заключается это загадочное «нечто», с чем могу справиться только я. И сколько ни ломал голову, ничего не мог придумать. Но мне ужасно хотелось бросить вызов этому самому «нечто».

Прежде я одну за другой проигрывал битву с мамашей. Может быть, правы те, кто говорят — какая мать, такой и сын, но я ни в коем случае не хотел начинать новою жизнь только из-за того, что терпел поражения. Я хотел выиграть у мамаши хотя бы одно очко.

Придя к этой мысли, я принял решение.

* * *

Мамаше сейчас девяносто два года. Она на четыре года старше недавно умершей Сугимура Харуко.[5]То есть женщина, родившаяся в эпоху Мэйдзи.[6]Ко всему прочему, она родила меня, когда ей уже исполнилось сорок. Так что, пожалуй, в этой битве шансов на победу у меня не было с самого начала.

В детстве я как-то раз, думая сбить спесь с мамаши, спросил:

— Мамуль, зачем ты родила меня в таком возрасте?

А она с легкостью отразила удар, ответив, что-то вроде: «Денег не было на аборт».

Она постоянно твердила: «Я была старшей служанкой в доме барона Такаяма, занималась воспитанием детей. Я-то образованна, не чета вашему папочке».

Звучало это очень подозрительно, но вроде бы мамаша окончила школу, готовящую учителей, и стала настолько «ученой дамой», что ее призвали заниматься с детьми в дом барона.

И дедушка тоже все уши прожужжал нам, детям, о том, что он из знатной семьи. Когда мы спрашивали, почему он так думает, он рассказывал, что узнал об этом, отнеся в ломбард меч, который хранил как семейную реликвию. Меч оказался чуть ли не национальным достоянием. То есть отец мамаши, пытаясь сдать в скупку свое фамильное оружие, едва не был арестован за то, что якобы этот меч где-то украл. Б общем, целое дело состряпали, и он часто нам об этом рассказывал.

Уже потом я узнал о том, что дедушку мамаши в младенчестве подбросили к дому сельского старосты в деревне Сакура где-то в 60-е годы XIX века, в период бакумацу.[7]Он был одет в красивое кимоно, а рядом вроде лежала золотая монета кобан[8]и меч. И если этот меч оказался национальным достоянием, то можно было предположить, что в жилах дедушки текла кровь вассала сёгуна, сбежавшего из правительственного войска.

Существовало и множество других историй, в которые верилось с трудом. Вроде бы мамаша была сначала замужем за лейтенантом, военным моряком, с которым ее свела семья барона. Тогда она и получила фамилию Китано. После смерти лейтенанта ей было велено оставаться Китано, а папаня вошел в семью примаком. В общем, мой старик, похоже, раньше носил другую фамилию. Да еще мамаша без стеснения говорила всем подряд, что он — ее второй муж, поэтому у папаши были причины, чтобы напиваться.

* * *

Под мерное покачивание вагона я думал о том, что давно уже не путешествовал один. Впрочем, ночевать в Каруидзаве я не собирался. Клерки, сидевшие по соседству, сладко спали, посапывая во сне. Выпитое с утра пиво потихоньку «бродило» по моему организму. Я даже мог точно сказать, где оно крутится в этот момент. После того как я разбился на мотоцикле, некоторое время я вообще не пил, поэтому даже от капельки спиртного делался слегка пьяным.

Весна только началась, низкое солнце слепило глаза. Пейзаж за окном покачивался, съезжал куда-то вбок и становился плохо различимым. Я прищуривал глаза, отдаваясь ритму мчащегося поезда, и на меня снова нахлынули воспоминания.

…Сушеный кальмар под пиво казался мне необычайно вкусным. Но с едой в нашей семье постоянно были какие-то заморочки. Мамаша все время выдумывала какую-то глупость типа: «в семье барона были очень разборчивы в еде» и пыталась воспитать детей в этаком аристократическом духе. Дешевые сласти, например, есть запрещалось, и покупала она только то, что в семье барона считалось полезным для здоровья. Сушеный кальмар исключался полностью.

Как бы там ни было, выражать недовольство по поводу еды никому не дозволялось. Поверьте мне, напряжение, которое все чувствовали во время обеда, было просто невыносимым. Пища с трудом пролезала в глотку. Все домочадцы сидели уткнувшись взглядами в тарелки и сосредоточившись на еде.

Бывало, скажешь: «Сегодня опять крокеты?», и в ту же секунду она тебе: «Так, не будешь жрать?! И не надо!» В следующую секунду крокеты исчезают со стола. Она никогда не говорила: «Это полезно для здоровья, съешь, пожалуйста».

Можно было попытаться вернуть крокеты, лепеча: «Да нет, я… я только хотел спросить…», но в ответ звучало: «Жрать ведь все равно не будешь! Ну и не надо, не очень-то и хотелось. Чтоб ты сдох!»

Этим все разговоры и заканчивались.

Б худшем случае до следующего дня никакой еды на стол не ставилось. Поэтому со второго раза приходилось молча лопать что дают… Все братья делали то же самое. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь времена изменятся, и я смогу свободно есть сушеного кальмара.