убеждены, что они все знают. А для меня чем больше что-нибудь знаешь, тем сильнее хотелось бы это понять,

Асфальтовая река

Теплая, как щека,

Только приляг слегка,

Будешь лежать века,

— пробормотал вдруг он.

— Что это? — спросил Лошадь.

— Какая-то старая песня.

— Теперь давно нет асфальтовых дорог.

— Я знаю.

— Послушай, ты уже совсем разучился лаять? Только говоришь и говоришь?

— Нет, еще могу.

И в подтверждение Пес поднял морду к бледному небу, где давно потухли искусственные луны и стал невидим зеленый игольчатый луч. Только старая Луна, совсем опустившись к горизонту, сияла все тем же теплым тихим светом.

Раздался высокий надрывный звук волчьего воя. Что-то сжалось внутри Бывшего Пса; он пытался возродить в себе ощущение бесконечно далекого… Время остановилось.

Внезапно обоих словно ударило током: у дверей лаборатории стоял Сапиенс.

— В чем дело? — спросил он утомленно. — Разве изменен режим суток? Почему вы здесь?

Первым опомнился Бывший Пес. Он деланно зевнул и потянулся.

— Видишь ли, Сапиенс, — небрежно сказал он. — Сегодня полнолуние, и я захотел проверить, сохранился ли у меня атавистический инстинкт.

— Ну, и?..

— Есть, но уже приходится снимать внутренние тормоза, чтоб полаять. Архаический способ передачи информации!

Сапиенс бледно усмехнулся…

— Опыты надо согласовывать со мной, — сказал он, уже оборачиваясь к другому. — А ты?

— Я?!.. Рыжая шерсть взмокла от напряжения.

— Что такое? — протянул Сапиенс, зорко и холодно глядя на него. — Почему ты так волнуешься? Опять неразумная трата эмоций на сущие пустяки?

Он протянул руку, и гибкие, чуткие, бесконечно сдержанные и абсолютно бесстрастные пальцы прикоснулись к задрожавшей шкуре.

— Ты стал слишком нервным. Может быть, тебе не на пользу тишина здешнего места? Что ты скажешь, если я отошлю тебя на время в Большой Круг?

— Это ни к чему, Сапиенс, — поспешно вмешался Пес, с тревогой и жалостью глядя на своего товарища. — Думаешь, ты выглядишь лучше, когда по утрам выходишь из своей лаборатории? У Лошади такое же право напрягать нервную энергию во имя поставленной цели.

— Цели? Это любопытно, — пробормотал Сапиенс. На мгновенье зрачки его вспыхнули, но утомление пересилило, веки опустились на глаза.

— Я пойду лягу, — сказал он вяло. — Принимайте сигналы и следите за натяжением плазмы в аппарате Ф-18. Напомните мне об этом разговоре. Может быть, произошел перескок сразу на два порядка? Мы поговорим.

Бывший Лошадь смотрел ему вслед: узкая спина, легкая скользящая походка…

— Если бы с ним можно было говорить, — прошептал он. Ах, если б только с ним можно было говорить! Пойди, проследи, выпьет ли он хоть свой стакан перед сном?

Бывший Пес, свесив голову, молча двинулся за Сапиенсом. Лошадь остался посреди двора один.

Всходило солнце. Хотя в горах еще витала призрачная пелена, но сквозь нее уже проступало желтоватое тело камня. На пластиковой тропинке исчезали следы ушедших. А по обе стороны воскресающая молодая трава светилась весенней зеленью,

Асфальтовая река

Теплая, как щека…

— пробормотал Бывший Лошадь. Дальше вспомнить он уже ничего не мог.