Звонок в дверь заставил меня отправиться в прихожую. Когда же я включил свет и обозрел посетителей через стеклянную панель с односторонней видимостью, то меня ожидал двойной сюрприз. Во-первых, доктор Буль, если это был он, оказался не дряхлым и убогим сельским лекарем, а импозантным седовласым джентльменом, который держался очень прямо и был отменно одет. Во-вторых, его сопровождала очень видная молодая особа. Ее достоинства бросались в глаза даже на расстоянии и невзирая на помеху в виде стекла.

Я отворил им дверь. Джентльмен отошел в сторону, пропуская даму, а затем последовал за ней со словами, что он – доктор Буль и что у него назначена встреча с Ниро Вульфом. Благородные седины доктора не были покрыты шляпой, так что, не задерживаясь у вешалки, я повел их по коридору в кабинет. В дверях доктор помедлил, чтобы осмотреться, затем прошагал к столу Вульфа и напористо произнес:

– Я Фредерик Буль. Меня попросил приехать сюда Дэвид Файф. Что вообще происходит?

– Понятия не имею, – едва слышно проговорил Вульф. После еды он обычно говорит очень тихо, если только его не выведут из себя. – Меня наняли, чтобы я это выяснил. Присаживайтесь, сэр. А кто эта молодая дама?

– Сиделка. Мисс Энн Горен. Садитесь, Энн.

Она уже расположилась в кресле, которое я ей придвинул. Мое мнение о Поле Файфе претерпело изменения. Может, он и поддался порыву, но соблазн был поистине велик. Что касается следов на лице и шее, они, вероятно, уже сошли, поскольку ничего такого я не заметил. И думаю, белый халатик сиделки провоцирует куда сильнее, чем платье из синего набивного ситца под жакетом болеро в тон. Но даже синий ситчик мог бы подвигнуть меня… однако опустим это. Она же пришла сюда по делу. За кресло мисс Горен поблагодарила – холодно, без улыбки.

Доктор Буль, устроившись в красном кожаном кресле, потребовал объяснений:

– Ну, так в чем дело?

Вульф проговорил:

– Разве мистер Файф не объяснил вам?

– Он сказал, что Пол считает смерть Берта подозрительной и хочет идти в полицию, а Луиза, Дэвид и Винсент Таттл не в силах его отговорить. Поэтому они договорились, что попросят вас провести расследование и подчинятся вашему решению. Дэвид повидался с вами, и вы настояли на беседе со мной, которая мне представляется абсолютно ненужной. Моя репутация всем известна, и я констатировал смерть от пневмонии.

– Да, я в курсе, – прошелестел Вульф. – Но если от меня ждут окончательного решения, его следует надежно обосновать. У меня и в мыслях не было сомневаться в достоверности выписанного вами свидетельства о смерти. Тем не менее несколько вопросов я хотел бы вам задать. Когда вы в последний раз видели Бертрама Файфа живым?

– В субботу вечером. Я провел с ним полчаса и ушел в двадцать минут восьмого. Его родственники были рядом, ужинали в гостиной. Ложиться в больницу Берт отказался. Я установил кислородную палатку, но больной постоянно ее срывал. Не хотел лежать под ней, и все тут. Я так и не сумел уговорить его, как не сумела и мисс Горен. У Берта были сильные боли – по крайней мере, он так говорил, – но температура опустилась до ста двух градусов[1]. Вообще он был трудным пациентом. Никак не мог заснуть. И я попросил сиделку ввести ему четверть грана морфина, как только разойдутся гости. А если этого окажется недостаточно, то через час повторить. Предыдущим вечером он также получил полграна.

– Затем вы вернулись в Маунт-Киско?

– Да.

– Вы предполагали, что той ночью он может умереть?

– Конечно нет.

– Значит, вы удивились, когда в воскресенье утром вам сообщили, что он скончался?

– О да. – Буль обхватил ладонями рукоятки кресла. – Мистер Вульф, я терплю это только потому, что обещал Дэвиду Файфу. Вы ведете себя глупо. Мне шестьдесят. Я практикую уже тридцать с лишним лет, и добрая половина моих пациентов удивила меня тем или иным образом. Ты ожидаешь сильного кровотечения, а оно слабое, и наоборот. Кого-то обметывает сыпью после таблетки аспирина. У кого-то, судя по анализу крови, температура должна быть высоченной, а она в норме. Один живет, когда по всем статьям должен умереть, другой умирает ни с того ни с сего. Это скажет вам любой врач общей практики. Да, смерть Бертрама Файфа застала меня врасплох, но подобных случаев было достаточно. Я очень тщательно осмотрел тело через несколько часов после кончины и не обнаружил ничего, что заставило бы меня сомневаться в причине смерти. Поэтому и выписал свидетельство.

– А почему вы осматривали тело очень тщательно? – Вульф по-прежнему говорил едва слышно.

– Да потому, что сиделка оставила больного одного посреди ночи – вынуждена была оставить – и я не сумел быстро найти ей замену. Мне удалось договориться лишь о том, чтобы другая сиделка пришла к семи часам утра. При таких обстоятельствах я счел разумным провести более тщательный осмотр.

– И вы абсолютно убеждены, что причиной смерти стала пневмония и никакие сопутствующие факторы тому не способствовали?

– Нет, конечно нет. Абсолютная убежденность – редкость в моей профессии, мистер Вульф. Но я достаточно убежден, что у меня были все основания констатировать смерть от естественных причин и выписать свидетельство. Имелись все признаки того, что Бертрам Файф, говоря языком обывателей, умер от пневмонии. Я не играю словами. Много лет назад другой мой пациент также скончался от пневмонии, только это случилось холодной зимней ночью в комнате, где кто-то оставил открытыми окна. В случае же с Бертрамом Файфом стояла жаркая летняя ночь и окна были закрыты. Апартаменты оборудованы кондиционером, и я велел сиделке поддерживать в комнате температуру восемьдесят градусов[2], поскольку пациенты с пневмонией должны находиться в тепле. Она так и делала. Для того пациента, о котором я упоминал, распахнутые окна и метель действительно стали сопутствующими факторами, но в случае с Бертом ничего такого не было.

Вульф одобрительно кивнул:

– Вы превосходно разъяснили этот вопрос, доктор, однако из ваших слов возникает новый. Кондиционер. Что, если после ухода сиделки кто-то настроил термостат на самую низкую температуру? Могло ли это вызвать смерть вашего пациента, когда вы предполагали, что он выздоровеет?

– Я бы сказал, что нет. Такую возможность я тоже рассматривал. Мистер и миссис Таттл заверили меня, что не прикасались к термостату и температура в комнате оставалась неизменной. В любом случае такой жаркой ночью кондиционер не смог бы опустить температуру до критического уровня. Тем не менее я хотел все проверить, ведь сиделки при больном не было. И я попросил персонал отеля провести эксперимент в субботу вечером, прямо в той комнате, где все случилось. После того как кондиционер проработал в режиме охлаждения шесть часов, температура в комнате опустилась всего лишь до шестидесяти девяти градусов[3]. Для человека с пневмонией, даже хорошо укрытого, это слишком холодно, но точно не смертельно.