за четыре месяца успел, из лейтенанта в сержанта и назад скакнуть. Может и «старшим» успел бы стать. Но немцы тогда, как озверели, пришлось контратаковать. Лейтенанта назад на плащ-палатке принесли. Жалко нам было его, молодой, но была в нем, какая-то мудрость. Всех выслушает, пока решение примет. Потерь при нем, поменьше было, а тут и сам не уберегся. Теперь вот, вместо него, младшой.

– Два пулемета у них слева, – говорит Петр, осторожно высовываясь из окопа, – вон у того пня. Если сразу не погасим, назад бежать некому будет, да и до них половину не пробежим. Снарядов бы туда парочку.

7

– Приказано: скрытно приблизиться, как можно ближе к противнику. Внезапность, наш главный козырь, – говорит взводный, явно повторяя слова, услышанные в штабной землянке. – Погасим, – убеждает он сам себя, – подползем тихонько и гранатами…

– Всех загасили, Петро, – только собой, не гранатами. Из деревни, двое вернулись: я, калеченный, да Тиханов Ильюха – младший.

Его пока готовили, пока на фронт везли – война закончилась. Он из последнего военного призыва был,– прислушиваюсь я к березе.

– Мои, – то как? – слышится мне, за шелестом, голос Петра.

–Маму твою, тетю Таню, похоронили. На Благовещенье умерла. Святая, она была у тебя. Сама мужа и двух сыновей, с войны не дождалась, так все другим помогала. В Церкву, почти каждый день ходила, пять километров туда и обратно. Молилась все за нас. За здравие выживших, и вечную славу павших. За память. Деньги, что скопила, на памятник отдала. Вон, он Петя, с той стороны березы стоит. Там и ты есть, после отца и брата, по старшинству, как водиться. Всей округой, к батюшке ходили, просили, чтоб разрешил в ограде храма, маму твою, похоронить.

– Двое только вернулись, и в других деревнях не лучше, почему так-то Петя? – прислушиваюсь я к листве.

–Переломали мы их, – шелестит она голосом Петра, – как ты говорил, так и получилось. Переломали.

– А полегло-то сколько, в деревнях мужиков осталось, на раз – два, старики, да калеченые. Я, когда пришел, вообще одни бабы, да ребятишки. С войны ждали. В похоронки не верили. Чуда ждали. Только поверить пришлось. Пустые были от мужиков деревни.

– Сейчас-то не пустые,– спрашивает береза.

– Какое, там, у меня своих четверо. Первенца в твою честь Петром назвали, у Ильюхи трое. У них уже своих куча. Пацаны выросли, что сопли на кулак мотали, когда мы уходили. Школу новую строить собираемся, в этой уже не уместиться.

– Вот видишь, как ты говорил, всех переломаем. За то и полегли.

Останки красноармейца, подняли поисковики, перед юбилеем Великой Победы. По номерам, на двух позеленевшим от времени, кругляшкам медалей «За отвагу» восстановили имя. Еще один безвестный герой, вернулся из небытия. Он десяток метров не добежал, до отрытого поисковиками окопа, где по характерным кучкам немецких гильз, они определили пулеметное гнездо.

В день Победы на скамейке под березой сидел мужчина средних лет, на полотенце рядом с ним стояла стопка, накрытая хлебом, вторую он держал в руке.

– Отца, поминаешь Петро, – подошел к нему, идущий с ведрами к озеру, примерно одного с ним возраста, – он в этот день всегда сюда приходил.

–Теперь я буду ходить. Потом дети, внуки. Будем, ходить пока не исчезнем совсем. Будем ходить, и будем помнить…