«Конечно, не ждут. Столько лет прошло. Ждали год или два, а потом и перестали. Надо было телеграмму дать или поискать общих знакомых, расспросить: что да как. Черт меня дернул приехать сюда! – запоздало корил себя Иннокентий Петрович. – А то как – в окно глянут и не откроют. Я буду стучаться в дверь, прибегут соседи со словами «Дома они дома, стучи громче». И ретироваться незаметно не удастся. Вот опозорюсь».

Мокрая тропинка довела своего путника до самой калитки, и под конец самым бесцеремонным образом попыталась скинуть его с себя, подставив под ногу мокрую кочку. Петрович с ужасом подумал о неминуемом падении, но в последний момент ухватился за штакетник калитки. Та жалобно скрипнула и приоткрылась. Петрович замер.

Не оставив ни секунды на размышления, дверь дома распахнулась, и на крыльцо шагнула кареглазая черноволосая девочка-подросток, как две капли похожая на мать Петровича в молодости:

– Вам кого? – бойко крикнула она.

Резкий спазм в горле и шум в голове снова попытались опрокинуть Петровича на землю. Собрав свою волю в кулак, он через силу выдавил:

– Мать дома? Я к ней, – и шагнул на ватных ногах вперед.

– Ма! К тебе, – крикнула девочка, нырнув обратно в дом.

В доме было тепло и опрятно, и казалось, ничего не изменилась с последнего визита Петровича, это обстоятельство помогло ему прийти в чувство. От окна кухни навстречу шла располневшая и розовощекая «бывшая».

– Привет, Ларис! Не ждали?

– Не ждали, – подозрительно спокойно ответила она. – Ну, проходи. Есть будешь?

Петрович с удовольствием скинул мокрые ботинки и, дойдя до стола по теплому полу, сел на скамью. Отсюда, разглядывая избу, заметил присутствие мужика: большие сапоги у двери, рыболовные снасти в углу, ящик с инструментами, а на столе под разноцветным полотенцем вкусно пахло обедом.

– Мужика с работы ждешь? – как можно непринужденней спросил он «бывшую».

– Жду, – так же непринужденно ответила она.

Это спокойное слово «жду» острой иглой проткнуло Петровичу горло.

«А ты как думал? – уговаривал себя Петрович. – Баба ладная, хозяйственная. Ты чего ждал? Что она годами будет слезы лить у окошка?» Но на иглу в горле эти уговоры не действовали.

– Не обижает?

– Нет, – ответила Лариса. – А ты по делу или как?

– Навестить решил. Руководство намекает о переводе в Москву. Вот, заехал повидаться, – соврал Петрович, и сразу же почувствовал приятное облегчение.

– Ну, да. Ну, да, – уважительно закивала головой Лариса.

– А Нюрка как вытянулась!

– Да, растет, – Лариса наклонилась к уху Петровича и прошептала: – Она за перегородкой все слышит.

«Надо уходить, – подумал Петрович. – Вот, только, когда и под каким предлогом?»

В этот момент дверь избы распахнулась, и на пороге появился коренастый мужичок с коричневым не то от загара, не то от копоти лицом. Он стянул с головы кепку и привычным жестом, не поворачивая головы, набросил ее на крючок около двери:

– Здравствуйте всем! – добродушно пробасил мужик. – У нас гости?

– Здравствуй, Вань. Познакомься. Это Ландрин Иннокентий Петрович.

По глазам Ивана было видно, что он все понял.

– Иван, – уважительно протянул он руку.

– Иннокентий, – так же уважительно привстав, ответил Петрович.

– Ну, вот и познакомились! Я вот только умоюсь – и за стол. Жена, обед готов?

– Готов. Готов, – Лариса начала суетиться, расставляя на столе тарелки. – Анюта, помогай!

На кухню вышла дочка. Исподлобья разглядывая отца, резала хлеб, раскладывала пирожки на блюде.

Петрович чувствовал себя не в своей тарелке. С тоской думал об оставленной в холодильнике бутылке. Надо было взять.

– А я с пустыми руками, – виновато заявил Петрович, – купил заранее бутылку, да дома забыл.

– И не надо, – ободряюще отозвался Иван, – у меня сейчас жаркое время – уборочная страда. Вот как! Я водителем в фермерском хозяйстве числюсь. Со всеми видами техники управляюсь. Завтра в четыре утра – за штурвал комбайна.

Петрович всегда уважал эту честную мужицкую профессию за ее сдержанность к выпивке и за привычку к порядку.

Разговор за обедом сначала не очень клеился. Общее напряжение постепенно рассеялось благодаря Ивану. Как ни странно, но Петровичу он нравился все больше и больше.

Не ревность, а глухая тоска поднималась со дна души Петровича, когда он смотрел, как Иван отхлебывал из ложки его, Петровича, счастье. А потом отламывал кусок от пирога, врезался в него губами, и снова отхлебывал из ложки, щурясь от удовольствия.

Разговор тянулся до самых сумерек: о погоде, о политике, об уборочной. Женская половина суетилась по хозяйственным делам в другом углу избы, не мешая мужскому разговору.

– Пойдем, покурим, – внезапно предложил Иван.

– Пойдем, – согласился Петрович.

Вечерняя влажная прохлада залезала под рубашки. Мужики молча смотрели на дымящееся туманом поле. Вредной привычки курить, надо признаться, не было ни у того, ни у другого.

– Дочь тебя отцом зовет? – спросил Петрович с замиранием сердца.

– Нет… зачем? Мы всегда ей с Ларисой говорили, что у нее есть отец, который заботиться о ней, деньги хорошие исправно присылает и приедет к ней обязательно.

Петровичу захотелось сказать «спасибо» за жену и за дочь, но это слово было каким-то мелким рядом с Иваном. С этим человеком хотелось плакать, обнявшись, но знакомство было слишком коротким.

– Мы в избе тебе постелем.

– Не надо, лучше в баньке. Жива банька-то?

– А как же! Крышу этим летом перекрыл. Как новая теперь.

Петрович сгреб в охапку приготовленную Ларисой постель и пошел вниз к речке. Банька стояла на прежнем месте, скрытая от посторонних глаз ивняком и бурьяном. Не зажигая света, бросил свернутую постель на пол, сел сверху и втянул в себя, до боли в грудине, запах березовых веников. От всего пережитого выпить хотелось очень.

«Надо было взять эту злосчастную бутылку из холодильника», – подумал Петрович.

Так и не расстелив постель, дождался утреннего рассвета, вышел в серую утреннюю мглу, скинул одежду на мокрый берег и бухнулся в ледяную воду речки. На смену ночной тоске пришло радостное возбуждение.

Все, теперь будет все иначе!

Зацепившись за корягу, вышел на берег. В постельном белье нашел заботливо сложенное полотенце. Растерся до жара в теле и почувствовал усталость. Надо было возвращаться домой, и спокойно подумать, как дальше жить.

С этой мыслью Петрович быстро оделся и зашагал наверх из оврага. Поравнявшись с домом, замедлил шаг в нерешительности… надо бы попрощаться.