«Интересно, мои восторг и торжество означают, что я настоящий писатель, — размышляла Мардж, — или это всего лишь признак запущенной графомании? Но для графомана я пишу слишком медленно».

Вспомнила Ребекку, с которой однажды поделилась сомнениями, самоуверенную мастерицу дамского романа, совершенную в своём роде, — она правильно одевалась, пила правильные коктейли в правильных заведениях и писала правильные книги, безупречно укладывающиеся в формат.

— Дорогая, — говорила Ребекка, закуривая конечно же правильную сигарету, — не делай из профессии культа. Не слушай ты этих немытых филологов, которые за богоискательством не чуют запаха собственных грязных носков. Если у тебя качественный текст, который хорошо продаётся, кто ты после этого? Конечно, писатель.

— Но вот Агата Кристи, великая Агата Кристи… Она из Европы и давно умерла, — поспешила уточнить Мардж, заметив приподнятую бровь Ребекки, — сочинила множество отличных романов, но до конца своих дней не чувствовала себя настоящим писателем. Домохозяйкой, фармацевтом, археологом — да, а когда речь заходила о литературной работе, всегда смущалась.

— Ну и дура, — заключила Ребекка, — а ты делай своё дело и ни на кого не обращай внимания.

В конце концов Мардж отбросила рефлексию: «Не знаю, что там насчёт настоящего писателя, но эту книгу я закончу». Героиня с каждым днём становилась отчетливее, будто выходила из тумана, и Марджори ждала, притаившись, как женщина, которая только узнала о своей беременности и каждую минуту прикасается к животу — в изумлении. Она уже решила, как будут звать её девочку. Конечно же Долли. Так уж вышло, что поначалу она давала это имя всем главным героиням, а потом, шлифуя текст, меняла его, чтобы не сбивать с толку читателей. Впрочем, по одной Долли в каждой книжке она оставляла. Критики, в конце концов, заметили и стали задавать шутливые вопросы: неужели среди всего многообразия имён автор не может найти ничего нового и не подарить ли ей антропонимический словарь? Мардж придумала для публики подходящее объяснение: характер человека во многом определяется тем, как звучит его имя, и чем больше вариантов, тем интереснее и сложнее может быть личность. Женщина Долли, выросшая из крошки Ло, отличается от той, которую в детстве назвали Лолитой или Долорес. И ей, Мардж, интересно прятать под одной и той же маской страстную Лолу, флегматичную Олли или нежную русоволосую О-лень-ку, как говорят иммигранты из Восточной Европы.

А правда «не для печати» была проще и забавнее и восходила к ранней юности Мардж, к её первой страсти. В восемнадцать лет она бурно, до беспамятства влюбилась — не в мальчишку-ровесника, а в настоящего взрослого мужчину с прошлым. Брюсу уже исполнилось двадцать четыре, в его глазах читалась неизбывная печаль, унаследованная от еврейского дедушки и меланхолической бабушки-славянки. Честная американская кровь несколько разбавила загадочный коктейль, но не превратила интернациональное дитя в простого здравомыслящего парня, который ничем не смог бы удивить Мардж. О, Брюс действительно поразил её воображение. Глубины его души казались непостижимыми. Впервые этот человек потерял голову в двенадцать лет, просматривая прошлогодние фотографии своего класса, сделанные во время поездки в Диснейленд. Среди других детей была темноглазая девочка Долли, которую, разглядывая в максимальном увеличении, он полюбил. Почему её красота добиралась до сердца Брюса таким сложным путём, неизвестно. Чтобы добиться её внимания, он делал вполне очевидные, с его точки зрения, вещи: раз в несколько месяцев звонил с незарегистрированных номеров и молчал в трубку, прокрадывался под окна её дома, а через два года написал настоящее бумажное письмо, полное смутных намёков, на которое Долли не ответила, потому что оно было анонимным. К тому моменту они давно учились в разных школах.

Девочка выросла, не подозревая о тайном воздыхателе, вкусила свой первый секс на заднем сиденье автомобиля, а Брюс незримой тенью кружил неподалёку — и ничего не предпринимал. Только в колледже ему удалось переключиться на новый объект. Брюс заметил худую девушку с длинными русыми волосами, узкими северными глазами и высокими скулами. Когда он узнал её имя — Долли, — то сразу понял, что это Знак. Через пару лет столь же необычных ухаживаний они встретились на вечеринке, и Брюс лишился невинности в её объятиях. Акт любви произошёл по пьяни, причём нетрезва оказалась именно Долли. Она очнулась, почти ничего не помня, и первое, что увидела, — грустные коровьи глаза Брюса, глядящие на неё с обожанием. Долли быстро зажмурилась, уже понимая, что влипла. Он немедленно предложил ей руку и сердце, а получив отказ, впал в затяжное пике — устраивал истерики, уезжал, возвращался, грозил самоубийством. Нет, цветы, билеты на концерты и любимые конфеты, которые он привозил коробками, — это прекрасно. Но негромкий унылый голос, но вечно печальное лицо, но жалобное «Доооолллиии»… Этот крест она несла четыре года. Её сексуальная жизнь рухнула — невозможно трахаться, когда в любой момент в окно может заглянуть бледный стенающий призрак. В конце концов, Долли обратилась в полицию, и Брюсу запретили приближаться к ней ближе чем на сто метров.

Когда они познакомились и Мардж узнала его историю, доброе сердце дрогнуло. Она очень хорошо умела слушать. Поэтому скоро ей стало известно о Долли всё — от формы грудей до пищевых предпочтений. Они много гуляли и разговаривали, Мардж была потрясена, очарована его экзотической личностью и неожиданно для себя влюбилась. Отношения развивались стремительно (по его меркам), и через три месяца она затащила Брюса в постель. После он разрыдался:

— Я готов отдать десять лет жизни, чтобы на твоём месте сейчас лежала она… прости, прости…

Не подумайте, что Мардж немедленно его бросила. Продержалась год, но однажды, проснувшись в его комнате и увидев на стене новый портрет Долли, тихонько оделась и сбежала. Ничего особенного не произошло, просто терпение закончилось.

Удивительно, но после разрыва Брюс прозрел и понял, что именно Мардж — его великая любовь. Он было начал преследование по обычной схеме, но она пресекла процесс в самом начале — позвонила его матери и описала ситуацию. Через два дня родители забрали своё нервное дитя домой, в соседний штат.

Несмотря на решительный поступок, Мардж довольно долго огорчалась и перестала грустить, только написав первую книгу, где среди прочих рассказов был один о Брюсе и Долли. Хотя своего незадачливого любовника со временем простила и позабыла, болезненный интерес к имени соперницы сохранился. И чтобы полностью его изжить, Мардж решила назвать героиню своего главного романа в её честь.

Тридцать первого марта она в последний раз вышла за высокие ворота своей крепости, которые должны затвориться на три месяца. Хорошенько нагулявшись, вернулась в дом и активировала систему охраны. Теперь, если к трёхметровой стене приближался кто-то крупнее кошки, звучал ультразвуковой сигнал, потом — троекратное словесное предупреждение для нежелательного гостя. Если посетитель упорствовал и прикасался к ограде, он получал слабый удар электрошока — сообразный массе его тела. В случае продолжения атаки напряжение усиливалось. Мардж выставила такой максимальный показатель, чтобы не причинить фатального вреда, но надолго отбить охоту к визитам у окрестных хулиганов. Хотя ни одного подозрительного типа до сих пор не попалось (во время бесцельных прогулок она вообще не встретила ни души), но за три месяца многое могло произойти.