фонарик, посвечу. Ржанков неплохо знал язык страны пребывания. В окошке конверта прочитал перевранную фамилию Бокая и его должность, тоже переиначенную автором «или авторами», тут же профессионально поправил себя Геннадий Николаевич на свой манер: «Русскому начальнику гарнизона оккупационных войск». А еще за прозрачной калькой четко просматривалось название сего послания: «Последнее предупреждение». Уазик нырял по ухабам — хотя и европейская, дорога была все же лесной.

— Вот и поохотились, — сказал Бокай. — Не нравится мне все это.

— Похоже на ультиматум, — согласился Ржанков.

— Пошли-пошли! — обернулся егерь с переднего сиденья.

Дорогу перебежали кабаны, с треском торпедируя кукурузное поле, много, целый выводок. Ржанков запомнил угрожающий разворот секача в сторону машины, блеск его клыков.

4. Немые тревоги

Все было точно в дурном сне или ставшем явью фильме ужасов: распахнутое порывом ветра окно, белый саван занавесок в предрассветных сумерках, беззвучно кричащий на тумбочке телефон. Да, аппарат, обозначенный цифрой «1» на схеме связи объекта, а попросту — одноэтажного коттеджа командующего, не имел голоса. Заменить звуковой сигнал световым — мигающей лампочкой — распорядился еще прежний хозяин особняка. Предшественник Анатолия Митрофановича Фокина на посту командующего Группой советских войск не любил резких звонков среди ночи. Как, впрочем, и резких людей, и острые споры. Вот и отбыл благополучно, позвякивая медалями за боевое содружество, посверкивая на парадном мундире орденами страны пребывания. Теперь времена другие, и генерал-полковнику Фокину все чаще доставалось другое: всполохи лампочки срочного вызова. И он уже привык к беззвучным побудкам, к постоянным немым тревогам.

Анатолий Митрофанович засыпал всегда на правом боку — навык, который выработали в суворовском училище. Чтобы снять с рычагов трубку, Фокину нужно было протянуть левую руку, она же плохо слушалась. Лежала поверх одеяла тяжелой сомлевшей рыбиной. Зато моментально отзывалось на каждое движение сердце, будто сторож поселился в груди, и Анатолий Митрофанович притуплял эту обременительную бдительность таблетками и каплями.

Сегодня «сторож» угомонился лишь под утро, когда Фокин принял снотворное. Теперь сложно выпутаться из обволакивающих пут. И даже поднять телефонную трубку.

Неоновый огонек настойчиво вспыхивал в сумерках спальни. Сквозь полудрему, через полусомкнутые веки Анатолий Митрофанович вдруг различил серые воды северного залива, спичечные коробки боевых машин пехоты среди волн. Впервые после Хельсинки, после Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, на крупные войсковые маневры были приглашены иностранные военные наблюдатели, и полк Фокина демонстрировал мощь техники и выучку солдат. Через залив на БМП, где вы видели подобное, господа?

Сами боевые машины пехоты тоже были в известной степени невидалью. Внешне похожие на легкие танки тридцатых годов, они поражали скоростью и нешуточной огневой мощью. Правда, на Севере бээмпэшки не «пошли», то и дело пропарывая брюхо на кремнистых склонах сопок. Но и дураку было ясно, что новая техника предназначена для европейского театра военных действий. Там дороги отменные, а реки не послужат преградой. Глядите, господа, в свои бинокли, запоминайте.

Что-что, а пыль в глаза пускать умели. Но тогда чуть было не вышла неувязка. Вместо пыли в лицо, да не натовцам, а картинно стоящему в открытом люке полковнику Фокину, врезал снежный заряд. Северное лето явно подыгрывало на стороне «синих». Берег задернула пелена, волноотбойные щитки БМП едва справлялись с задачей, и холодная вода заливала смотровые приборы.

Успех атаки, дерзко задуманного удара во фланг «синих», а вместе с тем, чего греха таить, удачная карьера Анатолия Митрофановича — все повисло на волоске. И если бы Фокин не заметил в снежной пелене вспышки маяка…

Спасибо тому огоньку! О каких рифах и отмелях предупреждают теперь с утра пораньше вспышки сигнального устройства телефона? Неоновый огонек на срезе аппарата погас, едва Фокин поднял трубку.

— Слушаю! — сказал Анатолий Митрофанович в мембрану резким и хриплым со сна (или от бессонницы?) голосом.

На проводе был оперативный дежурный:

— Здравия желаю, товарищ командующий!

— Надеюсь, подполковник, вы не только для этого подняли меня чуть свет? — поинтересовался Фокин. — Что стряслось?

— Ничего, товарищ командующий. Просто звонил полковник Ржанков и просил обязательно сообщить, что отбыл к вам.

Анатолий Митрофанович поднялся с постели. Лишь вчера они виделись с Ржанковым на стадионе. Под звуки фанфар начавшегося спортивного праздника мирно поговорили о дочери Ржанкова, перешедшей в одиннадцатый класс, и внучке Фокина, тоже вполне взрослой барышне, которую Анатолий Митрофанович со дня на день ждал в гости.

Что же такое чрезвычайное, относящееся к компетенции начальника военной контрразведки, могло произойти этой ночью в Группе войск? И почему Ржанков не обратился лично, а вышел на командующего через дежурного?

— Полковник Ржанков позвонил в четверть пятого, — угадал мысли Анатолия Митрофановича оперативный дежурный, — из вертолетного полка, ну, того самого, что рядом с городом…

— Охотничья Деревня у Края Луга, — с уверенностью произнес Фокин. Название этого чертового городка засело в памяти занозой. Занозой, напоминающей о себе внезапно, как вышло и сейчас.

— Так точно. По автостраде оттуда езды около часа, вот я и прикинул…

— …что командующий может еще малость «придавить», — усмехнулся Фокин. Теперь, когда неожиданность, поднявшая его на ноги, обрела конкретный адрес, настроение несколько прояснилось. Тягостнее не знать, откуда ждать очередной подвох. Хотя должность командующего войсками Группы такова, что шишки могут сыпаться со всех сторон. К сожалению, и раздаются они им, командующим, тоже без должной экономии.

Цепная реакция? Наверное, сказывается и это, но нередко просто сдают нервы, не всегда сдержанные уздой опыта и служебной этики. Так было и в недавнем разговоре с капитаном, чью фамилию Анатолий Митрофанович теперь уже и не помнил. Ему отрекомендовали капитана как одного из лучших пилотов в авиации Группы войск. Каковы же тогда другие, если и лучший не привык к дисциплине? Не желает, видите ли, быть извозчиком…

— Я распоряжусь насчет машины? — напомнил о себе оперативный дежурный.

— Да, пожалуйста, — сказал Анатолий Митрофанович, опустил трубку на рычаги, и сигнальный маячок снова вспыхнул тревожным огнем. Телефонистка ли заснула на коммутаторе и не выдернула штекер, или бродили в электрических цепях остаточные либо наведенные токи — этого Фокин не знал. Но ему вдруг представилось, что это бьется пульс самой Группы войск.

Сердце могучего боевого организма, к биению которого всегда прислушивались в Европе с должным почтением, пока не дает сбоев. Броня танков, стволы орудий, плоскости сверхзвуковых истребителей еще прикрывают Родину на дальних подступах, впереди пограничных застав. Но уже змеятся по щиту трещинки.

Змеятся хвостами воинских эшелонов, уходящих на восток по воле, а точнее, недоумию, если не прямому предательству чертовых политиков. Чтоб у них выросло кое-что на лбу! Впрочем, одного черт уже пометил и с нетерпением дожидается, готовя славную сковородку!

…Бьется сердце, стучит пульс,