Давление у меня упало ниже некуда. Причину я пойму только много позже. Мне давали огромные дозы снотворных, чтобы помешать уехать в Тюль. И мои сосуды не справлялись с таким «передозом»…

Врач боится доверить мне руль. «Вы не дойдете даже до конца коридора!» — твердит он. Несколько раз мы ругались с ним чуть не до драки и приходили к соглашению лишь благодаря эспрессо! Здесь только он один умеет варить по-настоящему хороший кофе и позволяет мне выпивать обычную ежедневную порцию ценой каких-то уступок с моей стороны.

В глубине души я к нему хорошо отношусь, к этому грубияну. Мне симпатична его откровенность, и я чувствую, как ему неприятна вся эта история. Позже он мне расскажет, как ездил в Елисейский дворец к президенту с докладом о моем состоянии. Не знаю, чем закончился их разговор: может быть, тогда-то и была задумана операция «анти-Тюль».

Мне ничего не хочется, я не замечаю проходящего времени. Медсестры помогают мне преодолеть депрессию, всеми силами стараются меня взбодрить. Каждое движение — встать, принять душ, причесаться — стоит мне тяжких усилий. Но они меня тормошат: «Не расслабляйтесь!» Прежде они видели во мне первую леди, следившую за своей внешностью, — а теперь перед ними жалкая, опустившаяся баба, неспособная даже сменить пижаму. Они дают понять, что по-человечески сочувствуют мне, а не просто выполняют свои обязанности.

Наступает день выписки. Мне предстоит долечиваться на вилле «Ла-Лантерн», в бывшей резиденции премьер-министра, находящейся с 2007 года в распоряжении президентов Республики. Это спокойное место рядом с Версальским парком.

Операция «выписка» продумана до мельчайших деталей, с тем чтобы избежать налета папарацци. Напоминает возвращение тайного агента на родину. Опираясь на руку офицера службы безопасности, с трудом передвигая ноги, я медленно бреду по коридору. Естественно, мы выходим не из центрального подъезда. Приняты еще и дополнительные меры: машина, которой мы обычно пользуемся, сегодня едет впереди нашей — для отвода глаз.

Операция проходит успешно. Телеоператоры и фотографы, столпившиеся перед особняком «Ла-Лантерн», едва успевают заметить автомобиль с тонированными стеклами, промчавшийся по аллее, и ничего больше. Они не увидят даже мою тень. Да, это подходящее слово: я теперь всего лишь тень.

С удовольствием смотрю на это место: я его очень люблю; здесь, в этом мирном доме с высокими окнами и залитыми светом комнатами, в окружении старых развесистых деревьев, проходили самые счастливые дни моей жизни рядом с президентом. Меня встречает пара сторожей — нет, лучше назвать их ангелами-хранителями. Они ухаживают за усадьбой уже двадцать пять лет. И повидали здесь немало премьер-министров, прежде чем Николя Саркози передал этот райский уголок президентам. Они были свидетелями многих тайных совещаний, семейных праздников и, без сомнения, драматических событий. Но из них лишнего слова не вытянешь. Они никогда никого не предавали, никому не рассказывали никаких подробностей. Я любила пить с ними кофе по утрам, мы часто болтали — обо всем и ни о чем. И всегда это были приятные моменты. Они видели, как я одинока.

Один из молодых врачей Елисейского дворца круглые сутки дежурит в соседней комнате, наблюдая за моим давлением и давая анксиолитики и транквилизаторы. Я до сих пор плохо держусь на ногах. Когда я встаю, у меня кружится голова, и приходится немедленно сесть. Однажды утром я чуть не упала и с тех пор веду себя осторожно.

Каждый день меня навещает кто-нибудь из друзей. И конечно, родные. Они не рассказывают мне всего, что творится за стенами этого дома, оберегая от своры любопытных, от бредовых домыслов и скандальных фото на первых полосах газет. В один из солнечных деньков мы с матерью и сыном прогуливались в саду, не зная, что папарацци засели даже на деревьях. Им удалось заснять нас только со спины, тем не менее один из таких снимков с удовольствием напечатал некий желтый журнал. Медийная машина работает в полную силу. И жадно заглатывает любую бытовую подробность, даже самую незначительную.

Прошлым летом я часто бывала здесь одна, пока Франсуа работал в Париже, и у меня вошли в привычку долгие велосипедные прогулки. Мы с моими охранниками стали почти чемпионами. Ежедневно проезжали по тридцать семь километров через Версальский парк и лес, фиксируя время и стараясь каждый день хоть немного да увеличивать скорость. Нас ничто не останавливало, даже дождь. Это было счастье, которое никогда не надоедало.

На 15 августа[4]Франсуа приехал ко мне в «Ла-Лантерн». Наконец-то он позволил себе несколько дней отдыха. Конечно, весьма условного. Он с трудом отрывался от своих бумаг и не желал выходить за ограду усадьбы. Прогулки сводились к двум-трем кругам по саду. Что касается меня, то я не отказалась от своих велопробегов. Папарацци так и кишели вокруг, на каждом метре парка. Два или три дня спустя в «Паризьен» появилось мое фото на велосипеде.

Как-то утром, в тот момент, когда мы закладывали вираж вокруг Большого канала в парке, я заприметила парочку фотографов и помчалась прямо на них, не предупредив двух моих телохранителей. Папарацци устроились основательно, на весь день: запаслись и одеялами, и походным холодильником. Один из них испуганно поднял руки, словно я угрожала ему оружием:

— Это не мы, фото в «Паризьен» — не наше, клянусь вам, что это не мы!

Их испуг рассмешил меня.

— Я подъехала не из-за фото, а чтобы сказать: вы напрасно теряете время. Президент не выйдет, не надейтесь сфотографировать его. Можете снимать меня на велосипеде хоть каждый день, но ведь это не представляет никакого интереса. А его вам не видать. Лучше возвращайтесь-ка к своим семьям!

Они, конечно, меня не послушались и, конечно, напрасно потеряли время, щелкая меня каждое утро, когда я катила на велосипеде, держась за руль или даже «без рук». Но воспоминание о панике того фотографа вызывало у меня улыбку всякий раз, когда я думала о нем или о своем телохранителе, сказавшем мне со смехом: «Да я вижу, вы в нас не нуждаетесь!»

Как же я далека сейчас, в январе месяце, от этих в общем-то приятных воспоминаний! Попробовала сесть на велотренажер, но вскоре отказалась от этой попытки — нет сил. Лежу на кровати, равнодушно листаю старые журналы (только не свежие!), слушаю музыку и сплю. Каждый день получаю письма от неизвестных людей, десятками приходящие в Елисейский дворец и переправляемые в «Ла-Лантерн». Некоторые из них трогательны до слез. Многие женщины, а иногда и мужчины хотят выразить мне свое сочувствие. Откладываю в сторонку те, на которые собираюсь ответить, и мне удается написать несколько благодарственных писем.

Так проходит неделя, а я по-прежнему живу вне времени. Оно остановилось, словно тоже одурманено лекарствами. Пока СМИ всего мира публикуют мои фотографии, обсуждают мою жизнь, мою судьбу, я стараюсь не брать в руки журналы и читаю только бесчисленные послания, отправленные на мой электронный адрес или на мобильник еще во время моего пребывания в больнице. Их прислали те, кого я давно не видела, друзья, дальние родственники, бывшие коллеги, писатели и просто незнакомые люди, каким-то образом узнавшие мой номер. А еще женщины, которым я когда-то помогла после смерти мужа или в другой беде и которые теперь в свой черед хотят утешить меня. Особенно глубоко тронуло меня письмо Евы Сандлер, потерявшей мужа и двоих детей во время бойни в Тулузской школе[5]. Я не имею права жаловаться: я переживаю всего лишь испытание, а не трагедию.