Бутылка точно попала по назначению. Глухой удар, чей-то вопль и Наташкино «Сидеть!!!» раздались практически одновременно…

– Стучаться надо, Кирилл! – командным тоном произнесла Милочка, и Наталья осторожно открыла глаза. Молодой парень в камуфляжной форме, наполовину высунувшись из двери, пялил глаза на нее. Хотя и обращался к Милочке:

– Простите, Людмила Станиславовна. Услышал шорох, думал, опять к вам мышь проскочила. Нагнулся, дверь приоткрыл, хотел поймать, а тут… в лоб «граната»! Как только увернулся!

– Мы думали, это мышь дверь открыла. Поставь «гранату» на стол и иди.

– Через сколько примерно готовить машину, Людмила Станиславовна? Хотелось бы заранее прогреть мотор, да и салон. К вечеру значительно похолодало.

– Сегодня я остаюсь здесь. Ты свободен, отдыхай. Позвони Тимуру Георгиевичу, пусть через полчасика заедет и отвезет Наталью Николаевну домой.

Перед тем как закрыть дверь, Кирилл не преминул смерить Наталью весьма недовольным взглядом. А может, это ей только показалось.

– Хороший парень, – сказала Милочка. – Сын приятеля одной из моих клиенток. Она попросила его пристроить. Услужливый и душевный. Когда возит меня по делам, всегда точно определяет, в каком я настроении. Я из него прекрасного менеджера сделаю.

За оставшиеся полчаса до отъезда Наташка узнала такое, что ни за что не решилась бы выйти одна даже в освещенный коридор магазина.

– Я схожу с ума, – поведала Милочка. – Ты не представляешь, до какой степени я дошла! Главное, никому не могу рассказать о своих глюках – пойдут разговоры… Засмеют!

«Пить надо меньше!» – подумала Наташка, но вслух этого не сказала. Вспомнилась соседка по дому, крестоносица Зинаида. Крестом был вечно пьяненький муж Колька, которого она частенько таскала на себе домой. Вообще-то он был тихим алкоголиком, пьющим по окончании трудового дня. Больше всего на свете любил поговорить с чайником, именуя его время от времени то Зинулей, то Зинкой-дурой. При появлении на кухне настоящей Зинули сразу умолкнуть не мог, от души удивляясь, как так могло получиться, что женился на одной, а теперь на шее сидят две. Не иначе как от хорошей жизни расплодились… Отсутствие способности вовремя умолкнуть приводило к нехорошим последствиям – обе Зинули, то бишь настоящая и чайник, объединялись и-и-и… Бывало по-всякому.

– Понимаешь, я вынуждена жить на даче. Вернее сказать, в загородном доме. Причину ты знаешь… – Милочка, стараясь не смотреть на Наталью, нервно теребила пачку салфеток, то вытаскивая, то запихивая их обратно. Наталье надоело сидеть на полу, и она перебралась в кожаное кресло, украдкой посмотрев на настенные часы.

– Условия там не ахти какие, жилые пока только две маленькие комнатушки, но я твердо решила заняться благоустройством. Часть работ этим летом сделана… Все началось с того, что три месяца назад умерла моя мама. – Милочка с надрывом вздохнула, отбросила салфетки и вскочила с дивана. Наташка едва успела поджать ноги. Мила повернулась к зашторенному окну и глухо сказала: – А может, я и вправду рехнулась?… Понимаешь, последнее время почти каждую ночь просыпаюсь от одного и того же – маминого громкого укоряющего шепота: «Мила, мне плохо, Мила! Ну где же ты? Нечем дышать. Помоги-и-и-и…» – Милочка с трудом перевела дыхание. – Она ищет меня и зовет по всему дому… Я уже и священника приглашала. Дважды. Все без толку. Молитесь, говорит, за упокой души рабы божьей Антонины. Велика милость Господа, может, отпустит грехи вашей матушке. А какие у нее грехи, скажи на милость?

Наташка не то что ответить на вопрос, рот не могла разжать со страху. Ни средне-специальное медицинское образование, ни внушительный опыт работы в должности квалифицированной медсестры, по внешнему виду соответствующей кандидату медицинских наук, не смогли заглушить панический страх перед покойниками.

Милочка выражение Натальиного лица истолковала по-своему:

– Ну вот и ты со мной согласна. Мама была исключительно добрым, интеллигентным человеком. За всю свою жизнь никому не сделала ничего плохого.

Наташка еле-еле нашла в себе силы кивнуть головой. В принципе Антонина Генриховна ей не нравилась. Нет, она никогда не позволяла себе повысить голос или сделать обидное замечание. Но достаточно было губам этой дамы дрогнуть в презрительной усмешке, и Наташенька уже начинала себя чувствовать хуже некуда. Всю жизнь боявшийся высокомерной жены Милочкин отец Станислав Сергеевич под конец не выдержал напряжения и слегка запил. Раскрепощение тщательно прятавшегося мятежного духа наступало в субботние или воскресные дни сразу же после второй стопки, после чего соседи, несмотря на массивные стены между комнатами, невольно оказывались слушателями повести временных лет семейной жизни Дашковских. Антонина Генриховна никогда не отвечала на изысканные оскорбления мужа – преподавателя русского языка и литературы в средней школе. Молча выпроваживала из комнаты заплаканную Милочку, предлагая ей поиграть с Наташенькой или погулять во дворе. Мятежник изгалялся недолго. Осилить пол-литра слабый интеллигент не мог, засыпал прямо за столом.

Антонина Генриховна никогда ни на что не жаловалась соседям. Наталья хорошо помнила момент, когда ее сердобольная мама по доброте душевной попыталась высказать сочувствие. Ледяной взгляд непонимания заморозил на месте не только Валентину Михайловну, но и Наталью, стоявшую в противоположном конце восемнадцатиметровой коммунальной кухни. Лишь однажды подруге довелось увидеть другую Антонину Генриховну – на третий день после похорон Станислава Сергеевича, скончавшегося прямо в метро от сердечного приступа. «Железная леди» тайком плакала.

Рассказ Милочки Наташку не удивил. Такую даму, как Антонина Генриховна, даже смерть не выбьет из колеи. Очевидно, она и на том свете не смирила помесь высокомерия с гордыней и так всех достала, что места для успокоения ее души не нашлось ни в раю, ни в преисподней. Вот и стонет теперь на перепутье между тем и этим миром.

– У меня очень сложная ситуация, – между тем продолжала Милочка. – Жить в одной квартире вместе с Маринкой и этим… этим… Ну ты меня понимаешь, я не могу. Приобрести себе другую – пока не позволяют средства. Слишком много вложила в загородный дом. А находиться там одна – боюсь. Ты посмотри на мои волосы… – Милочка повернулась к Наталье и пальцами приподняла пряди волос. Наталье этот жест показался не очень понятным. Волосы как волосы. Но, на всякий случай, сказала, что они и правда не очень. – Я же почти вся седая! Это в сорок-то лет! Крашусь вот…

– А ты не пробовала кого-нибудь пригласить к себе из родственников… Ну… пожить немного, погостить…

– Каких родственников?! Вроде бы у мамы был какой-то брат, живший за границей, но он давно уже умер, а есть ли у него дети – не знаю. Мы сто лет ни с кем отношения не поддерживали, я даже никаких адресов не знаю. А папин брат, мой дядя, вообще терпеть нас с мамой не мог. Особенно маму. Еще при ее жизни. Считал, что она ему жизнь загубила.

– Да-а-а, – протянула Наташка. – В таком случае, он, конечно, не пожелает услышать ее снова. Даже посмертно.