Так, по словам Юла, властительный консул и прославленный воин отечески убеждал юного школяра из Аполлонии. Но тот…

Тот, к сожалению, его не послушался и еще сильнее поддался влиянию разного рода «проходимцев» и «подстрекателей», среди которых ведущую роль играли его приятели по учебе — Меценат, Агриппа и Сальвидиен. Первый якобы интриговал в Риме, привлекая на свою сторону сенаторов и всадников, друзей и противников Цезаря — всех без разбору. Второй, то есть Агриппа, отправился на юг Италии и стал вербовать солдат-ветеранов, похищая их в первую очередь не у Брута и Кассия, главных убийц Цезаря, а у него, Марка Антония, законного консула и самого преданного, самого главного сподвижника Великого Убиенного!.. Что делал Сальвидиен, Юл не уточнял. Но утверждал, что этот человек «так ненавидел отца, что готов был на любое преступление: на заговор, на тайное убийство, на подлое сотрудничество с самыми лютыми врагами Цезаря».

Эта шайка Октавия — Юл именно так величал Мецената, Агриппу, Сальвидиена, Филиппа и Бальба, а Гая Юлия Цезаря Октавиана, которым нынешний император Август стал после оглашения завещания Божественного Юлия, в своих исторических россказнях Юл никогда не называл ни Октавианом, ни тем паче Цезарем, а только Октавием и иногда Фурнином — шайка Октавия, по утверждению Юла, всё сделала для того, чтобы дать спокойно улизнуть из Италии главным убийцам Цезаря, Марку Бруту и Гаю Кассию. И не на Сицилию и не в Африку, куда их в какой-то момент согласился направить сенат, а в Сирию и в Македонию, где стояли многие легионы — то есть вооружили заговорщиков для новых кровавых сражений. А в Риме путем подкупов, закулисных интриг и лживых обещаний укрепили Децима Брута, брата самого подлого убийцы, дали ему легионы и, заручившись поддержкой сената, двинули его против консула Марка Антония. Юного Октавия они использовали как пешку в своей игре, ничуть не смущаясь тем, что тот всё более и более оказывался на стороне ненавистников Юлия Цезаря: Брутов, Кассия и Цицерона.

(4) Говоря о Мутинской войне, Юл восклицал: Кто такой Децим Брут? Еще один убийца божественного Юлия! Кто защищал кровавого преступника? Октавий, сын убиенного Цезаря! И вместе с ним новые консулы, бывшие друзья Юлия — Авл Гирций и Гай Вибий Панса. Вот до чего дошло! Вот к чему привели интриги шайки Октавия! Друзья и враги, убийцы и жертвы объединились лишь для того, чтобы уничтожить самого честного, самого достойного, самого преданного делу Цезаря человека — Марка Антония!

Силы были неравными. Антонию пришлось снять осаду с Мутины и с остатками легионов двинуться на север. Его уже считали погибшим. За ним охотились, как за бежавшим рабом.

Но недооценили любимца солдат, бесстрашного полководца, мужество которого лишь крепло и расцветало перед лицом великих опасностей и, казалось бы, непреодолимых препятствий. Всего через несколько месяцев Антоний увлек за собой заальпийские легионы Лепида, привлек на свою сторону Планка и Поллиона, двинул на Рим семь обновленных своих легионов, пять легионов Планка, три легиона Поллиона и семь легионов Лепида — общим числом двадцать два легиона! Противостоять им могли лишь одиннадцать легионов консула Октавия, — его, двадцатилетнего, уже успели к тому времени сделать консулом.

Слава богам, Октавий на этот раз не послушался своих горе-советчиков и вышел навстречу Антонию с дружески протянутой рукой, спасая не только отечество, но и свою собственную жизнь вместе с жизнями своих подстрекателей: Агриппы и Мецената.

Великодушный Антоний заключил провинившегося перед ним «мальчишку» в свои братские, нет, отческие объятия; ведь он был на целых двадцать лет старше Октавия Фурнина. Он ему всё простил. Он не стал наказывать его подстрекателей и своих ненавистников. Он, истинный лидер римлян и цезарианцев, предложил названому сыну Цезаря отказаться от его скороспелого консульства и стать властительным триумвиром вместе с ним, блистательным Марком Антонием, и хитрым и осторожным Лепидом. Более того: он женил юношу на Клодии — своей падчерице и дочери Фульвии, своей любимой жены, матери Юла.

Самому Юлу Антонию тогда едва исполнилось три года. Но свадьбу он помнил. Ему в церемонии была отведена своя роль. Когда жених с друзьями прибыли в дом Антония, именно он, Юл, вывел им за руку свою единоутробную сестрицу, одиннадцатилетнею Клодию. И лица людей якобы на всю жизнь запечатлелись в его памяти. Сестра его плакала, но так ей было положено по древнему ритуалу. Отец радостно улыбался. Жених-Октавий благодарно смотрел на Марка Антония и почти не смотрел на свою юную невесту. А дружки его — Меценат и Агриппа — прямо-таки корчились от досады и злости.

Так Юл описывал Фениксу свои первые детские впечатления.

(5) О последовавших за свадьбой и за учреждением триумвирата проскрипциях, подлых убийствах и кровавых казнях Юл не много рассказывал. Но главную ответственность за них возложил на Марка Эмилия Лепида. Вспомнив о гибели Цицерона, изобразил на своем мужественном и прекрасном лице брезгливое отвращение и воскликнул: «Не верь нынешним историкам! Они из кожи вон лезут, чтобы очернить моего великого отца.

Они, видишь ли, сообщают, что отрубленную голову Цицерона отец якобы несколько дней держал на своем рабочем столе, а мать моя, Фульвия, дескать, забегая к отцу в кабинет, вытаскивала у мертвой головы язык и колола ее своими булавками… Подлая чушь! Я тогда ни на шаг не отходил от отца, потому что очень по нему соскучился. Не было у него на столе никакой головы! И мать моя была женщиной самого высокого благородства… Да, она ненавидела Цицерона, справедливо считая его вдохновителем убийства Юлия Цезаря. Но она его так сильно ненавидела, что когда голову и руку Цицерона выставили на всеобщее обозрение на форуме и все ходили смотреть, она не ходила, заявив, что один вид этого чудовища, даже мертвого, лишает ее сна и покоя».

И еще о проскрипциях Юл сказал следующее: «На этих мерзких казнях и последующих конфискациях больше других нажился один из прихлебателей Октавия — хитрый и подлый Меценат. Всего за несколько месяцев он тайно и незаметно сколотил себе такое состояние, что стал одним из богатейших людей в Риме».

(6) О битве при Филиппах Юл охотно, подробно и долго рассказывал. Но я приведу тебе лишь его заключение. «Кто разгромил Брута и Кассия? — вопросил Юл и ответил: — Боги им отомстили, Справедливость их покарала! А из двух поборников Справедливости один на пределе человеческих сил, совершая поистине невозможное, сначала сокрушил опытного и очень опасного Гая Кассия, затем разбил не бог весть какого полководца Марка Брута, окруженного, однако, преданными и умелыми командирами, а другой… Другой, тщедушный, почти все время болел и в сражениях почти на участвовал»…Кто «сокрушил» и кто «все время болел», думаю, не надо объяснять.

(7) Свое повествование о следующем годе, семьсот тринадцатом от основания Рима, Юл начал с рассказа о Клеопатре. «Октавий» (по-нашему уже давно Цезарь Октавиан) вернулся в Рим, где занялся раздачей земель для ветеранов. Антоний же, следуя завещанию божественного Юлия, отправился на Восток. И там, в Киликии, в городе Тарсе, встретился с египетской царицей Клеопатрой. Юл эту знаменитую историю так описал перед Фениксом: