для этих сударей магов другой эскорт? Надо было дёргать из столицы военную элиту! – поддержал брата Фарли.

– Остынь, элита! – усмехнулся Кэс. – С твоим отъездом столичные шлюхи хоть подлечат свои дыры!

Оба молодых десятника весело и с готовностью расхохотались.

– Хочу напомнить вам, судари, – прервал смех Артур, – что наша работа не рассуждать о приказах, а выполнять их.

– Валлаэрты, что с них взять, – вздохнул Игнаций. – Только девицы да потеха на уме.

– Не, старый, мы с Кэсом девиц-скромнях не трогаем. Нам алёнушки-любострастницы роднее!

– Закончили, ага! – рыкнул на братьев Аксен. – Давай, старый, твоё слово.

– Вот что я скажу, Артур, – расправил седые усы Игнаций, поудобнее усаживаясь на лежаке. – С самого первого дня этот поход у меня вызывает много вопросов. Цель заранее не разглашается, маги всю дорогу едут сычами, не проронив ни слова. Тревожно что-то у меня на сердце, да и нога разболелась – чувствую, быть беде.

Кэс и Фарли дружно закивали: интуиция ещё ни разу не подводила ветерана, по крайней мере, на их памяти. Аксен тем временем приоткрыл полы палатки и выглянул наружу, будто желая убедиться, что их никто не подслушивает.

– Согласен, магам нельзя доверять, – проговорил он. – У этих сукиных детей всегда что-то своё на уме. Ворожеи, вольница, разберёмся на месте – от Серебряной стали ещё никто не уходил. Радный – вот кто не идёт у меня из головы. Этот жирный сукин сын пошёл на повышение после войны с племенами Урусских. Если я увижу этого выродка, ты уж, старшой, не держи на меня зла, я перережу ему глотку от уха до уха, – подтверждая всю серьёзность своего намерения, он достал из-за пояса огромный зазубренный нож.

– Десятник Фолин, выбирайте выражения, – строго сказал Артур. – Я не знаю, что там у вас за счёты с Амосом, но мы витязи Эделии, а не лесные головорезы.

– Ни одному головорезу и не снилось столько смертей, сколько на совести у этого выродка! Во время той войны я водил десятку в его дружине. Вы не представляете, что это за человек.

– Я слышал всякое про этого Радного, – протянул Игнаций. – Вроде бы даже Суд Чести был.

– Хера Ладосского ты слышал! – прорычал Аксен. – Суд Чести?! Мы выполняем приказы, не задавая вопросов, а после рассуждаем о чести! Трусов сажают на троны, пока тысячи из-за них гниют в земле.

– Резать всех трусов на тронах – никакой стали не хватит, – запоздало пошутил Кэс.

– Вообще проредить было бы неплохо, – согласился Фарли.

– Прекратить! – рявкнул Артур, окончательно усмирив молодых десятников. – Теперь с тобой. – Он повернулся к Аксену. – Что бы ни происходило на Кадал-Урусских – это всё в прошлом. Сейчас главное – задание. Мыслю, помахать мечами в этом походе нам всё же придётся, так что побереги сталь. Да и губить себе жизнь из-за одного старого труса не стоит. Убери нож.

– Убери, Аксен, – повторил просьбу воеводы Игнаций.

– Выполняю, – буркнул Аксен. – Жду вас на месте, – он хлопнул себя по плечу, убрал нож и вышел.

– Артур, с ним нужно что-то делать, – покачал головой Игнаций. – Не знаю, что там у них с Радным, но Аксен накличет на себя лихо.

Аксен Фолин слыл чрезвычайно вспыльчивым человеком и после войны с орками на Кадал-Урусских островах был разжалован до простого мечника Железных легионов. Три года службы – и Совет Воевод вернул ему серебряные фибулы, но ни в одной Серебряной дружине он долго не задерживался. Многочисленные жалобы на взрывной характер почти погубили карьеру воина, но потом молодой воевода Эйхарт взял его в новую, ещё только формирующуюся Сорок Девятую. За год службы под его началом Аксен показал себя превосходным бойцом и стал пользоваться огромным уважением среди витязей. Он не раз рисковал жизнью ради соратников, но держался ото всех особняком и о случившемся на островах никому не рассказывал.

– Он справится, – кивнул Артур. – Должен справиться. Ну а пока… Судари столичные маги обещали нам беседу, пойдем послушаем, чего они там придумали.

– Чароплётам нельзя верить, – подытожил разговор молчавший всё это время Ром.

Разговор по душам

Десятники оставили оружие в палатке: в мирное время дружинный устав предписывал вести Советы без стали. Наградной кинжал, полученный Артуром из рук старшего воеводы Эделии, Трибиуса Талка, так и остался висеть у него на поясе. Булатная сталь, украшенная серебром и сапфирами, выковывалась исключительно для ладосских воевод и давала право обладателю не разоружаться даже перед лицом Императора.

Ночь уже вступила в свои права. В воздухе пищали комары, а лягушки своей песней, казалось, пытались докричаться до Великих Святых, захороненных в столичных криптах.

Серебряные подошли к палатке магов. Вблизи оказалось, что соткана она не из материи, а из тончайших стальных нитей. Поднявшийся ночной ветер сколь ни силился, не мог потревожить её. Свет, если и горел внутри, наружу не пробивался. Звуки отсутствовали напрочь.

Из темноты вышел Аксен. В тусклом свете луны его лицо более походило на застывшую маску мертвеца.

– Тишина, старшой, – смачно сплюнул он. – Кажется, они над нами просто посмеялись.

Будто в ответ, полы палатки разошлись, и к ним вышел руководитель Центральной Магической ячейки Эбинайзер Кин.

– Долгих лет и здравия храбрейшим из храбрых, – произнёс он нараспев и широко улыбнулся.

– И вам здоровья этой ночью, – поднял бровь Артур.

– Заходите, прошу.

Походное жильё магов оказалось скромнее, чем можно было представить. В центре палатки парила карта Эделии. На ней красный круг отмечал некую возвышенность на территории княжества Ван-Алли. Над картой висел и тускло поблёскивал небольшой кристалл, но освещал временное жильё столичных чародеев вовсе не он. Здесь не было ничего, что бы отбрасывало этот мягкий голубой свет. Здесь светился сам воздух, и теней не было вовсе.

При таком освещении стал отчётливо виден шрам на лице Кина. Он тянулся вниз, скрываясь под воротом куртки, и пульсировал ярко-рыжими всполохами. Без плаща руководитель столичных чародеев ростом и шириной плеч лишь немного уступал Рому, считавшемуся настоящим гигантом в дружине Эйхарда.

Возле карты стояли пятеро, каждый из них запоминался сразу и навсегда.

Одним из магов оказался тысячелетний старик в длинном сером балахоне. Он раскачивался из стороны в сторону, опираясь на кривой деревянный посох, и, похоже, только это не давало ему свалиться на землю. На вид он был настолько стар, что оставалось только гадать, как этот хрыч не представился Трём Светлым за время семидневной скачки. Сухая кожа туго обтягивала лысый череп, а глаза, вернее, бельмо, так глубоко запали внутрь, что не возникало никаких сомнений – старик слеп.

Рядом с ним, являя небывалый контраст возрастов,