— Не говори так. Вы мне оба дороги. Смерть одного из вас будет невосполнимой потерей. Но ты должен и его понять. Он хотел вступиться за честь сестры, — Анна снова потянулась за платком.

— Один раз мы с ним уже едва не подрались. У твоего брата, по-моему, нет других способов решать проблемы. Не расстраивайся. И тогда, и сейчас ты получила, что хотела. И без всякой дуэли. Впрочем, я не жалею, что женился на тебе, Анна. Поверь, — Уильям встал из-за стола и пошел к лестнице, — устал. Пойду спать.

— Спокойной ночи, — Анна грустно посмотрела ему вслед.

Несмотря на усталость, Уил долго не мог уснуть. Он вспоминал провалившийся побег и ворочался с боку на бок. В конце концов, он встал, достал чистый лист бумаги и начал писать.

СЦЕНА 3

27 ноября, 1582 год

Стрэтфорд-на-Эйвоне. Улица возле церкви

У алтаря он шепчет слово «да», прощаясь с прежними надеждами, мечтами. Сжимает руку Анны, смотрит вдаль и словно просит помощи у Бога. В глазах печаль застыла, юности порывы остались в прошлом. Что теперь? Лишь помогать отцу и колыбель с дитём покачивать рукой усталой. Стихи, латынь — забыть. Зачем они в той жизни, что казалась неприглядной обузой для других, не для него. Теперь он видит, как судьба клюкою безобразной калечит планов радужных основы.

— О, Боже! Это ль ты мне заготовил заранее на небе? Не рушил ты мечтаний, не намекал на тщетность их. Наказать решил за дерзость, за удовольствия, которые украдкой я получал полночными часами. Вот расплата за то, что шел к мечтам дорогой непрямою. За то, что попытался получить от жизни все, а получил лишь малость, нестоящую бывших притязаний.

— Да! — невеста произносит рядом. Три месяца волнений позади — сумели Уильяму внушить необходимость жениться вовремя, до Рождества обрядов. Несчастлив он пока — так что ж, не каждый бывает рад вначале. Так же как мужа новоявленного, взгляд Анны к Богу обращен. — Я обещаю его счастливым сделать. Пусть моя любовь поможет Уильяму в страданиях жестоких. О нет, пусть не страдает он! Пусть легкой жизнь покажется ему. А все страданья, Боже, лишь на меня падут. Как наказанье за счастье принадлежать любимому навек!

— Аминь!

На улице и ветрено, и зябко, и небо тучами покрыто беспросветно. В воздухе не пахнет цветами, птицы умолкли, завершив свое бездумное на воле щебетанье. Горожане расходятся, чтоб дома продолжить разговоры досужие свои. Родители едва скрывают радость: их дети, правил не нарушив, обвенчались. А будет ли подарено судьбою им счастье, то вопрос напрасный, который их совсем не беспокоит. О другом отцы семейства, молча, размышляют: как пристроить деньги получше, как семейные дела поправить, мечтают внуков нянчить на досуге. А были ли когда-то иные притязанья в их головах? Хотелось ли бежать из Стрэтфорда родного подальше? Прочь из захолустья, где каждый день похож собой на предыдущий? Где незнакомого лица не сыщешь, как ни старайся ты? Бывало ли смятение в душе, порывы, что гасить так сложно?

Уильям тщетно старается невесте улыбаться, пытаясь, радость показать, скрыв души смятенье. Он смотрит вдаль, глаза полны печали, тоски по дням беспечным.

— Теперь любить друг друга можем мы открыто, — Анна шепчет ему слова, которые он слышать совсем не хочет, — под одною крышей счастливою семьей мы заживем с тобою.

— Почему уверена ты в счастье? Кто обещает тебе его? Скажи.

— Сама себе пообещала…

— Зря. Это обещанье лишь Богу выполнить дано.

— Стараться буду я.

— Но от стараний цветы в пустыне могут зацвести, пожалуй. Не более. Старайся, не старайся. Усилия свои направь ты на другое.

— На что? Готова я тебе служить исправно. Что делать мне?

— Расти детей, меня люби. И дом пусть будет чист и аккуратен.

— Я могла бы другом быть для тебя…

— Не надо. Друзьями я не обделен. А женщина нужна мужчине для иного. Не пытайся стать тем, кем быть не можешь. Для любви Бог создал, Анна, женщину удачно. Без вас бы жизнь пустой была, и многих удовольствий лишена.

Как и всегда, это помогло отвлечься. Уильям заснул, продолжая грезить о Лондоне, театре и своем возможном успехе на поэтическом поприще.

Утром его разбудили голоса, раздававшиеся с кухни. Уил прислушался. Говорил отец Анны:

— Сегодня в город опять приехал театр. Держи его дома. Под любым предлогом пусть сидит здесь. Если он сбежит на спектакль, в его взбалмошной голове снова случится переворот.

— Отец, но, может быть, стоит позволить ему уехать? — тихонько пыталась возразить Анна. — Уильям обещает не бросать меня. Он лишь попробует устроиться в Лондоне. Если у него это выйдет, то он заберет туда меня и детей.

«Этого я не обещал», — подумал Уил, почесывая в голове.

— Анна, ты хоть и моя дочь, но, вынужден признать, так же глупа, как и все остальные женщины, — Ричард Хатауэй заговорил чуть громче, — в Лондоне он найдет себе другую, столичную красотку из общества не чета нашему. Ты рассчитываешь на что-то иное? Зря! Кем собирается там работать твой муж? Актеришкой! А актеры — та еще братия. Пьют, гуляют, веселятся и спят каждый день с разными женщинами.

— Отец, ты преувеличиваешь, — Анна по-прежнему говорила практически шепотом.

— Я не преувеличиваю! — послышался стук кулака о стол.

— Отец, потише.

— А что мне молчать? Я готов все это высказать твоему муженьку в лицо, — тем не менее, Хатауэй заговорил чуть менее громко, — ты забыла историю, случившуюся шесть лет назад?

— Я вышла замуж за Уильяма, — послушно ответила Анна.

— Как ты вышла замуж? Тебе напомнить? Он сделал тебе ребенка. Ему было восемнадцать, тебе двадцать шесть. Тогда мы заставили его жениться. Сейчас ему двадцать четыре. А сколько тебе? Правильно, тридцать два. Он — красивый молодой мужчина, полный сил и энергии. Ты — престарелая мать троих детей, которая, извини, Анна, никому не нужна, — Хатауэй откашлялся, — посмотри правде в глаза. Уил сбежит от тебя, и все! Это хуже, чем, если бы его убили. Тогда ты стала бы вдовой. Хороший, официальный, добропорядочный статус.

— Отец! Что ты такое говоришь!

— Правду! И чего ты его защищаешь? Вы вчера чудесно помирились в постели?

— Отец!

— Что ты заладила: отец. Ты и забеременела тогда, потому что соображаешь не головой, а тем, что находится гораздо ниже, — Хатауэй вздохнул, — мое дело — тебя предупредить. Театр в городе. Уильям тоже. Постарайся сделать так, чтобы они не пересеклись, — послышался звук отодвигаемого стула, — я пошел. Анна, не делай глупостей. Не отпускай его в Лондон, что бы он там тебе ни плел. Впрочем, решать тебе…

Дверь за Ричардом Хатауэйем закрылась. Уильям побаивался тестя, обладавшего крутым и жестким характером. Побаивался его не он один: весь город знал, как скор Ричард на расправу. Возраст брал, конечно, свое. Но сил в старике оставалось еще ого-го сколько! А если учесть, что на его стороне был старший сын, вызывавший на дуэль чуть не каждого, кто ему попадался под руку, то картина складывалась неутешительная.