4

Флори навёл порядок в своём заведении, но объявить день нового дебюта Терезы Батисты, ожидасмого теперь с таким нетерпением, не мог: всё зависело от хирурга-дантиста. Дантист Нажар работал на совесть: «Любая работа с золотом, большая или маленькая, мой дорогой Хвастун, требует терпения и искусства, опыта и времени, тем более золотой зуб, который украсит божественный рот, — это нельзя делать в спешке и кое-как, это работа тонкая и искусная». Но Флори торопил его: «Понимаю твою щепетильность в работе, доктор, но ты всё-таки поторапливайся, не тяни, пожалуйста». Поторапливался и сам Флори, готовя новый дебют Терезы.

На каждом углу площади Фаусто Кардозо, где находится дворец правительства штата, красочные афиши возвещали о том, что очень скоро в кабаре «Весёлый Париж» состоится выступление Блистательной Императрицы самбы, самбы из самб, Чуда бразильской самбы, Самбистки номер один Бразилии; всё это было изрядным преувеличением, но, по мнению Флори, вполне соответствующим физическим данным восходящей звезды. В списке многочисленных поклонников новой звезды имя хозяина кабаре, естественно, должно было стоять первым, предварять адвоката, дантиста, поэта и художника, во всяком случае, потому, что он понёс большой ущерб, покрывая расходы дебюта, не состоявшегося ранее, но принёсшего ему славу.

У всех голова шла кругом. Флори, не один пуд соли съевший с артистами, хорошо знал, что для сохранения формы и особой подвижности бёдер танцовщице, у которой должна зажить губа, в то время как дантист будет работать с протезом, необходимы ежедневные вечерние репетиции. Идеальным было бы, чтобы репетиции проходили без свидетелей — только танцовщица и пианист, в качестве которого выступал сам Хвастун, обладавший разносторонними талантами: он играл на пианино, на гитаре, губной гармошке, исполнял кантиги, слагаемые слепыми, но как не пустить поклонников исполнительницы самбы? За ней следом ходили и дантист, и художник, и адвокат, мешая репетировать и руша все планы Флори.

Флори приехал в Аракажу лет десять назад в качестве администратора прекратившей своё существование «Компании варьере» Жота Порто и Алмы Кастро, труппы, на счету которой было триста представлений музыкального ревю «Где горит перец», проходивших с гораздо большим успехом в Развлекательном театре Рио-де-Жанейро, чем в гастрольных поездках на север страны. Когда молодой и восторженный Флори примкнул к группе в Сан-Луисе, столице штата Мараньян, он ещё не замечал за собой способностей быть администратором, как и не имел в этом деле опыта. Опыт, однако, он приобрёл быстро, не очень мучаясь, за время поездок из Сан-Луиса в Белен и из Белена в Манаус и обратно. Вот что он заметил сразу, так это вспыхнувшую страсть к придурковатой португалке Алме Кастро, на которую она ответила взаимностью и заставила его оставить службу в фирме по экспорту пыльцы, дающей масло, — обычной работы, без каких-либо неожиданностей и эмоций. Не спуская глаз с богини и зная, что пианист предательски покинул сё, Флори тотчас предложил себя и был принят. Вскоре же, кроме работы пианиста, на него были возложены обязанности помощника импресарио и главной звезды варьете во всём, что касалось практических вопросов, улаживания дел с хозяевами арендуемого театра, вопросами транспорта, владельцами отелей и другими кредиторами. С каждым переездом в новый город труппа уменьшалась, сокращалось число представлений остроумных, приносящих успех ревю. В Аракажу труппа так уменьшилась, что представление стало дополнительной частью киносеанса. Теперь только разве в глуши она могла себя именовать «Компанией варьете» Жота Порто и Алмы Кастро, а так она называлась маленькой театральной группой Алмы Кастро. В Ресифе Жота Порто со слезами на глазах пересчитал последнюю мелочь и оставил труппу, поцеловав Алму Кастро в лоб, а Флори в щёки — подозрительно! Так просто первый любовник, при виде которого девицы лишались сна, расстался с подмостками. И вот в Ресифе Флори оказался с декорациями, костюмами, скрипкой, четырьмя статистами, включая Алму Кастро, и без гроша в кармане, но стал импресарио и быстро достиг вершин своей театральной карьеры. Стараясь продемонстрировать свои способности, Флори нашёл возможность показать группу в Масейо, Пенедо и Аракажу. Однако в Аракажу, чтобы получить разрешение на выезд группы в Рио, Флори вынужден был остаться в качестве заложника. А Алма Кастро по прибытии в Рио-де-Жанейро должна была распорядиться об оплате долга администратора и бывшего жениха, арестованного Мароси, хозяином гостиницы, вместе с имуществом труппы. Однако в Рио её осчастливил дружбой и постелью верный ей комендадор Сантос Феррейра, ответственный и благородный член португало-бразильского общества и братства «старичков Алмы Кастро». Все они были страшненькие, богатые, щедрые, известные и немощные. И она забыла обо всём и о долге.

Какое-то время спустя благородный Мароси обнаружил, что пребывание администратора группы Алмы Кастро в его гостинице — жил он в семейном номере и ел за троих — обходится довольно дорого, а потому он дал несчастному денег, сказав, что прощает долг, и даже пообещал помочь приобрести билеты на поезд, но Флори нашёл Ресиф симпатичным гостеприимным городом и пожелал здесь остаться. Он не бросил уже знакомого ему дела, а, использовав опыт и театральный реквизит, сделал карьеру: вначале служащий, потом компаньон, хозяин кабаре «Эйфелева башня», «Миромар», «Гарсон», «Тонкое золото» и, наконец, «Весёлый Париж».

Тереза репетировала в костюме, сохранившемся от варьете: тюрбан, юбка, кофта. Большая часть тела была открыта глазам публики, вот только зачем? За пианино — Флори, меланхоличный Флори, не допускающий к ней поклонников ни литературно-артистического мира, ни юридического и тем более одонтологического. Сведущему в своём деле Флори нельзя было отказать в настойчивости и умении быть терпеливым, ведь, будучи хозяином кабаре и работодателем звезды, кто, как не он, был в лучшем положении?

В Терезу были влюблены все, и не меньше других Лулу Сантос. Хоть и с костылями, но славу бабника адвокат стяжал. Да и все прочие тоже, каждый по-своему. Поэт Сарайва открыто признавался ей в любви, читая сочинённые в её честь стихи, причём Тереза вдохновила его написать лучшие поэмы, целый цикл «Девушка цвета меди» — так назвал её сам поэт; хирург-дантист Жамил Нажар, араб с горячей кровью, предложил Терезе себя и счастье, пока она сидела перед ним с открытым ртом, а он вставлял ей золотой зуб; художник не сводил с неё своих глубоких голубых глаз и молчал. Молчал и рисовал её портреты на цветных афишах, и эти написанные акварелью на плохой плакатной бумаге портреты были первыми портретами Терезы Батисты, сделанными Женнером Аугусто, кое-какие он писал позже по памяти, а несколько лет спустя в Баии Тереза согласилась позировать в ателье Рио-Вермельо. Это был тот самый портрет, за который художник получил премию. На портрете Тереза была изображена в золотых и медных тонах, юная, красивая и одета так, как во времена «Весёлого Парижа»: тюрбан баиянки, короткая батистовая кофта, надетая прямо на тело, и цветная юбка в оборках, ноги голые, блестящие.

Всем она улыбалась, со всеми была любезна и приветлива за подарки и ласку, которой её окружали, но всегда ждала настоящего чувства, испытывая необходимость в человеческом тепле. И это было непросто, возможно, потому, что единственной её знакомой профессией была профессия служанки (а вернее сказать, рабыни), проститутки, любовницы, которая бросала её в постель к разным мужчинам. Вначале это случилось из страха, подом из необходимости заработать на жизнь. Когда же к Терезе приходило чувство, она отдавалась безудержно и бездумно, по любви и только по любви, никакая симпатия не вызовет такого шквала чувств. Ни хитрый Флори, ни услужливый дантист, ни язвительный Лулу Сантос, ни молчаливый художник с проникновенным взглядом, ни поэт — какая жалость! — никто не тронул её сердца, не воспламенил тлеющего огонька любви.