Габи неожиданно вступилась за меня:

— Наследственность дурная, ничего не скажешь, зато у него ловкие пальцы. С такими руками ему будет легко созидать знаки.

— Да, это правда, — Тереса улыбнулась, — об этом я не подумала. Что ж…

Она немного встряхнула меня, потому что я заскучал, пока они обсуждали достоинства и недостатки моего происхождения, и уже не слушал их, а предпочитал изучать содержимое своего носа. Я почти целиком запустил туда указательный палец и энергично вращал им внутри.

— Если ты украдешь у нас еще что-то, мы будем вынуждены сделаться очень жестокими, ты понял? — спросила Тереса, аккуратно извлекая мой палец из носа.

— Понял, понял, — проворчал я, — а если вы украдете у меня что-нибудь?

— Этот мальчишка невыносим, — всплеснула руками белоголовая Селена.

— У нас нет такой при-выч-ки, — почти по слогам прошипела Тереса, и я понял, что она едва-едва сдерживается, чтобы не задушить меня.

Мой взгляд невольно остановился на ее изящных руках с длинными ногтями, покрытыми иссиня-черным лаком, и я поспешно закивал. Уже потом я узнал, сколько крови на этих руках. Но тогда мне хватило только мельком посмотреть на них, чтобы согласиться со всем, что скажет Тереса. Вид у красивых ручек был действительно зловещий. Подушечки указательных пальцев едва заметно пульсировали — это рвалась наружу магическая сила, а острые черные ногти отливали такой неподдельной агрессией и готовностью впиться в глаза любому, кто только перейдет Тересе дорогу, что волосы на моей голове вдруг ожили и начали едва заметно шевелиться.

— Ну вот, кажется, мы уладили это небольшое недоразумение, — Тереса вздохнула, — завтра же приступим к обучению.

Сказав «обучение», она выразилась весьма мягко Ей следовало употребить другое более подходящее слово — «эксперименты», потому что они решили подвергнуть мой организм мутации, после которой я не был бы уже человеком, а сделался тем, кем физиологически являюсь по сей день. Кем, кстати сказать, являлись в некотором роде и они сами.

Над нами не властно время. Над нами почти не властны силы природы. У нас есть некоторые способности, которые ужаснут обычного человека. Путем длительных тренировок мы достигаем абсолютной гармонии тела и духа. И дух дает нам многое. Он дает нам возможность черпать из природы энергию и обращать ее в материальные знаки, забирать у элементалей стихий их внутреннюю сущность и делать их своим оружием. Нам дано многое, очень многое. Но… но лучше бы я все-таки оставался человеком. Слишком сильно в ранней юности я ощущал свое отличие от обыкновенных людей. Слишком сложно мне было войти в обыкновенное человеческое сообщество и стать кем-то значимым, занять, так сказать, свое место в обществе. А в ранней юности я был весьма и весьма честолюбив и, конечно, стремился добиться успеха, не понимая, что участь колдуна мне уготована свыше. Она была гарантирована самим фактом существования того, кем являлся я.

Уже потом, много позже, я осознал, что моя непохожесть, оригинальность, неумеренность, удачливость и сила были происхождения куда более высокого, нежели эликсиры и учение ведьм.

И тогда мои устремления, как и мои потребности, сделались настолько глобальными, что расширились до поистине вселенских масштабов…

— Как тебя, кстати, зовут, маленький воришка? — спросила Тереса.

— Жак.

— А как тебя звала ма… звал папа ласково? — Селена улыбнулась.

Всех присутствующих, включая меня, ее материнский инстинкт, проявлявшийся буквально во всем, жутко раздражал.

— Так и звал — «маленький воришка», — ответил я сердито, — а еще он говорил: «Ну ничего, вот вырастешь, будешь большим».

— Хватит этого бреда, — мрачно произнесла Тереса, — забудь о доме и о папе: ни дом, ни папу ты больше не увидишь…

Теперь, по прошествии многих лет, могу сказать, что она ошибалась. Будучи во времена моих долгих странствий проездом в Оссирисе, я встретил вшивого нищего с отрубленными руками, который преследовал меня и клячу, на которой я ехал, не менее двухсот шагов. При этом он беспрестанно выкрикивал, будто я стал бы его слушать: «Подайте несчастному калеке, благородный господин, я потерял свои руки на войне за свободу!» За чью свободу он воевал, оставалось загадкой для всех, кто проезжал по этой дороге: последняя война началась по инициативе безумного короля Оссириса. Всадники на лошадях и уютно устроившиеся за занавесками своих экипажей путники богатого сословия смотрели на него как на сумасшедшего.

А я вдруг, несмотря на то что последний раз видел его много лет назад, распознал в нищем собственного отца, когда-то лучшего вора в здешних местах. Я повернул лошадь и поехал к нему. С надеждой на воспаленном лице он побежал мне навстречу, надеясь на щедрое подаяние. Ветер развевал полы моего черного плаща и пустые рукава его грязной рубашки.

— Ты — вор, приятель? — спросил я, дотрагиваясь до тугого кошеля на поясе.

— Нет, — ответил он испуганно.

— Нет? — переспросил я на всякий случай.

— Нет, — произнес он снова.

— Жаль, — я вонзил шпоры в бока лошади, — я помогаю только бывшим ворам… Сочувствую им!

— Я вор!!! Вор!!! — орал он и бежал за мной по дороге, пока не упал в дорожную пыль.

Мне было немного жаль, что я так поступил с собственным отцом. Потом я сидел с непроницаемым лицом в кабачке за кружкой светлого эля и укорял себя за этот поступок. Правда, через некоторое время мне в голову пришла мысль, что, если бы не ведьмы, глядишь, два безруких нищих бегали бы по торговому тракту, упрашивая подать им пару медяков, одержимые скупой надеждой на то, что проезжающие не знают ни законов, ни истории Оссириса. Но ведьмы ведь тоже совершили кражу, когда забрали меня из притона мадам Агеллы. Значит, может быть воровство во благо! Над этим стоило поразмыслить.

Когда я, раскаявшись в содеянном, вернулся на дорогу, чтобы подать отцу милостыню, безрукого нищего уже переехала карета какого-то вельможи. Золоченая карета удалялась, а он был мертв. Лежал в пыли, задрав вверх поросший густой спутанной бородой подбородок.

Я не стал догонять нерадивого возницу, чтобы отомстить, а просто похоронил отца с почестями. Даже нанял процессию, чтобы не решили, что хоронят какого-нибудь доходягу или, чего доброго, вора. Купленные мною за несколько монет дешевые актеры из базарного театра шли за гробом и фальшиво скорбели. На могильной плите от моего имени высекли. «Нашедшему покой в смерти от ищущего покой в жизни». Уже потом мне пришло на ум, что люди могли подумать разное… Впрочем, не все ли равно, что они подумают.

— Выпей это. — Тереса протягивала мне бокал, из которого клубами валил зеленый дым.

— А что это такое? — поинтересовался я.

— Яд, — строго ответила Тереса.

В устах Габи такой ответ на мой простой вопрос прозвучал бы правдиво, но Тереса не могла так со мной поступить. Она хоть и была жестокой ведьмой, в чьих руках было так много опасной темной силы, но я чувствовал, что ко мне она относится хорошо. Я недовольно сморщился и взял эликсир. Слегка поболтав странное варево в руках, я засунул в густую жижу язык. На вкус эликсир оказался горьким, к тому же он слегка отдавал навозом. Я, правда, никогда не пробовал навоз, но почему-то мне кажется, что на вкус он именно такой, как эликсиры ведьм. А может, всему виной был запах зелья. Навозный противный запах. Я глубоко вздохнул, посмотрел на Тересу, но в ее глазах светилась неумолимая решимость. Я выпил содержимое бокала и вздрогнул от отвращения.