— Уж я его потрачу, — проговорил Сухомлинов и осекся. — Никак я выпавший мне шанс не потрачу, — махнул в отчаянии он рукой. — Черные гусары долго не живут. А барон — Черный гусар.

Дверь за спиной скрипнула. Старшина обернулся. Перед ним в проеме стоял слуга. Бирюзовая ливрея, белый, накрахмаленный парик, серые, почти до колен, чулки. В руках поднос. Самому явно за четвертый десяток перевалило, а выглядит молодцом. Да и звать, это Сухомлинов отчетливо помнил, — Бертольд. На службе у барона с самого рождения.

И вновь мысль: «А откуда я это помню?» Невольно Сухомлинов за голову схватился, сорвал колпак да на пол кинул.

— Говорил я вам, господин барон, что не надо так пить. А вы меня не слушали, — произнес неожиданно Бертольд, подходя к столу и ставя поднос с едой. — Мало того, господин барон, что напились так, еще и с господином Мюллером поссорились. Вызвали на дуэль. Обещали насадить того на шпагу, как цыпленка на вертел.

— Не может быть, Бертольд! — воскликнул Сухомлинов и вдруг понял, что все это время говорил на идеальном немецком языке.

— Может, господин барон, очень даже может. Вот я, сколько вас знаю, уже давно заметил, что вы прежде что-то делаете, а потом уже думаете. Сначала безумная любовь, а потом последствия. Ладно, молодая кровь. Потом вместо того чтобы, как все дворяне, пойти в драгуны, вы по пьяни записываетесь в гусары. Да не абы куда, а в Черные гусары. Теперь вот господин Мюллер. Может, стоило не обращать на его каверзы внимание?

— Каверзы? — переспросил Сухомлинов автоматически.

— Каверзы.

Тут же в голове бывшего старшины проскочила мысль, что судьба все-таки над ним посмеялась. Погибнуть в своей прежней жизни, чтобы потом умереть в следующей? Ерунда полнейшая. Злая шутка. В голове тут же пронеслись события предыдущего дня. Невольно Сухомлинов схватился за голову и воскликнул:

— Опять!

— Да, господин барон, — сказал слуга, — вы опять, не пропустили каверзные слова в ваш адрес.

Сухомлинов промолчал. Он-то имел в виду совершенно иное. Неожиданно для самого себя Игнат Севастьянович понял, что в его голове осталась память предшественника. Вот и имя слуги знает, хотя сам его видит впервые. Помнит, что было вчера. А может, это остатки памяти? В этом Сухомлинов не был уверен.

— Что ты там мне принес, Бертольд?

— Жареный цыпленок, светлое пиво, черный хлеб.

Старшина облегченно вздохнул. Одно радовало, что переместился в тело пруссака, а не китайца. Игнат Севастьянович представить себе не мог, как бы он стал жить в этом теле? От одних только червячков да жучков жареных его наизнанку выворачивало. В памяти всплыли последние дни перед Первой мировой войной, когда молодой Сухомлинов с дамой направился в китайский ресторан, что располагался… Впрочем, припоминать не хотелось. Воспоминания были очень уж плохими. Опозорился, одним словом. Даже рад был, что на следующий день отбывал в часть.

Сухомлинов сел за стол. Отломил от курицы, которая почти целый поднос занимала, ножку и жадно откусил. Чувствовалось, что барон изрядно проголодался, да и сам Игнат Севастьянович давно не ел. Двойной голод — страшнее ничего не придумаешь. Отчего старшина с удовольствием впился зубами в мясо птицы. Все-таки Адалинда хорошо готовила. Сухомлинов даже не задумался, а кто это такая? Прекрасно знал, что так звали его кухарку. Положил куриную ножку на поднос и сделал глоток из кружки. Пиво тоже оказалось божественно.

— Бертольд?

— Да, господин барон.

— Ты не в курсе, на чем я там собирался с господином Мюллером драться на дуэли?

Увы, но этот момент в памяти как-то не сохранился. Сухомлинов прекрасно помнил, как сидели они впятером (четыре мужчины и Катарина, дочь местного бюргера) внизу замка. В гостиной. Чинно разговаривали. Пили вино. Неожиданно Мюллер отпустил шуточку сначала в адрес хозяина дома. Барон сдержался, хотя и сжал кулаки. Затем нечто подобное было произнесено и в отношении девушки. В этот раз он не выдержал. Вскочил из-за стола. Подлетел к Мюллеру и ударил со всей силы кулаком по лицу. Наглец свалился со стула как подкошенный. Две минуты лежал без сознания. Тут к барону подошел его приятель по полку и сообщил, что скорее всего господин Мюллер это просто так не оставит.

— Будь что будет, — проговорил барон и вернулся на свое место. Налил вина и осушил одним глотком.

Что было потом — он не помнил. Скорее всего Мюллер вызвал его на дуэль, а он, как порядочный человек, этот вызов принял.

— Так какое оружие мы с ним выбрали? — еще раз спросил барон. — Я ведь вчерашнего вечера не помню.

Слуга покачал головой. Вздохнул и ответил:

— Вы предложили на шпагах, но господин Мюллер отказался. Заявил, что только он вправе выбирать оружие, господин барон.

— И какое же оружие он выбрал, Бертольд? Если не шпаги.

Слуга улыбнулся, обнажив желтые зубы.

— Пистолеты, господин барон.

— Пистолеты?

— Они самые, господин барон. Сказал, что таким образом уравняет ваши с ним шансы.

Выходило, со шпагой господин Мюллер обращался неважно. Сухомлинов не знал, как владел холодным оружием барон, а вот он сам саблю не держал в руках аж с Гражданской. Интересно, помнила ли его память эти навыки? В этом Игнат Севастьянович как-то сомневался, а вот с оружием — были шансы. Маленькие, но шансы. Ведь с пистолетами восемнадцатого века Сухомлинов общения вообще не имел. Вот если бы был револьвер или наган, так, может быть, шансы и были бы равны, а так… Игнат Севастьянович вздохнул. Вот вляпался.

— И на какой день назначена дуэль? — спросил он, ставя кружку на стол.

— На вечер, господин барон.

Судьба-злодейка явно отвела ему в новом теле короткий срок.

— Ладно, Бертольд, — проговорил Сухомлинов, — оставь меня одного. Мне нужно немного подумать.

Слуга поклонился и уже собирался уйти, как вдруг Игната Севастьяновича осенило:

— Бертольд!

— Да, господин барон!

— Принеси мне мой пистолет. Хочу потренироваться.

— Хорошо, господин барон, — сказал слуга и вышел из комнаты.

* * *

Пистолет был непривычен. Сознание отказывалось его воспринимать всерьез, а вот руки говорили, что для барона оно привычно. Вот только один вопрос сейчас волновал Сухомлинова: что сейчас возьмет верх — моторная память владения оружием, доставшаяся от прежнего хозяина тела, или его талант осваивать все новое довольно быстро. Сейчас Игнат Севастьянович пристально осмотрел устройство пистолета. Ничего на первый взгляд сложного. Ствол круглый, в казенной части обработанный двумя фигурными поясками. Хвостовая лопасть к концу расширена, и на ней прицельная прорезь. Медная мушка. Замок кремневый с железной полкой. Спусковая скоба медная. Сухомлинов улыбнулся. Даже фигурная. Явно человек, сделавший пистолет, обладал хорошим вкусом. Калибр не то семнадцать, не то восемнадцать миллиметров. Само оружие аж полметра. Один недостаток — из пистолета можно было сделать только один выстрел. Чтобы произвести второй, нужно было перезарядить. Как? Сухомлинов прекрасно знал. Сейчас, после того как Бертольд его принес, он самолично зарядил его. Подошел к окну и отворил створки. Вытянул руку и прицелился в голубя, что дремал на коньке крыши. Было любопытно, попадет он в него или нет.