Смех мгновенно стих.

– О, перестань в самом деле! Это просто нелепо!

– А вот и нет! Если хотите знать, я сама слышала, как старый граф бредил об этом, умирая! Эта ведьма-цыганка прокляла его! Она сказала, что ему вовек не суждено иметь сыновей, кроме того единственного, которого она носит!

– Говорят, этот цыган красив как сам дьявол, – жеманно хихикнув, вставила одна из горничных, Инид. Она и сама была хорошенькой, как кукла, с огромными голубыми глазами и пепельными кудряшками.

– Это верно, хорош-то он хорош, да только необузданный. И всегда был таким, с того самого дня, как старый граф забрал его с собой. Помнится, он отказался учиться в школе. То и дело сбегал, маленький негодник, я это хорошо знаю. А когда вырос и стал совсем взрослым, то только и делает, что играет в карты да бегает за каждой шлю... – Поперхнувшись, говоривший торопливо проглотил остаток фразы, – То есть я хотел сказать, не пропускает ни одной юбки. И страсть как любит волочиться за леди, если вы понимаете, что я хочу сказать. А уж те женщины, которых он бросает... все, как одна, графини да герцогини, вот оно как! Да еще парочка опереточных певичек. А еще я слышал о его последней пассии – актрисе Морин Миллер. Хорош, верно? Говорят, этот цыган настоящий распутник, повеса, каких поискать! Уж сколько женских сердец он разбил... ух!

Уголки губ Оливии опустились вниз. Теперь она готова была ненавидеть его, и вовсе не потому, что в нем текла цыганская кровь, а лишь по той причине, что был он повесой и негодяем, отъявленным распутником!

– Значит, ничего не изменилось, – добавила другая горничная. – Господи Боже мой, да он волочился за юбками задолго до того, как умер старый граф. Моя матушка – она живет в Лондоне – пишет мне об этом постоянно. Так что неудивительно, что графа в конце концов хватил удар!

– Отец сотни раз твердил, что лишит его наследства, но цыгану на это было плевать, – вступил в разговор другой слуга.

– Да, это верно. Вот только теперь он едет сюда, и, помяните мое слово, лучше бы нам подготовиться к его приезду заранее. – Франклин с кряхтеньем поднялся на ноги. – Что ж, леди и джентльмены, думаю, мы неплохо поболтали, а теперь не грех и поработать хорошенько!

Франклин, выглядевший очень сурово, что подчеркивали гигантский рост и тощая фигура, обладал на редкость мягкой и ласковой душой. Единственной его слабостью была любовь к сплетням. Он никогда не забывал о том, какую должность занимает в доме графа, однако высокое положение не мешало ему подарить улыбку или дружеское слово даже последней судомойке, если та, конечно, не пренебрегала своими обязанностями. Оливии он сразу понравился; ей пришлось по душе, что в старике нет ни капельки надутого чванства.

Но вот экономка, миссис Темплтон, была наделена этим качеством сверх всякой меры. Колкие, резкие манеры этой мегеры были под стать хищным чертам ее лица. Оливия нисколько не сомневалась, что если той вздумается вдруг улыбнуться, то лицо ее тут же рассыплется на множество мелких кусочков. Домоправительнице и в голову не приходило удостоить кого-нибудь ласковым взглядом – казалось, ее маленькие свирепые глазки так и шныряют по углам, точно мыши. Она не просила – она приказывала. И не выговаривала, а выпаливала оскорбительные слова, словно стегала кнутом.

Поднявшись из-за стола, Оливия стряхнула хлебные крошки с накрахмаленного белого передника, прикрывавшего ее простенькое черное платьице. Все последние дни в доме царил постоянный переполох – и все из-за скорого приезда «цыгана».

Всю свою короткую жизнь Оливия прожила в расположенной неподалеку от поместья деревушке Стоунбридж. Ей никогда не приходилось встречаться с Джеймсом Сент-Брайдом, старым графом Рэвенвудским, хотя не раз доводилось видеть, как он верхом скакал по лугам или рысцой проезжал через деревню. И он всегда казался ей угрюмым – ни приветливого слова, ни улыбки, разве что изредка. Хотя ее батюшке, деревенскому викарию, время от времени приходилось с ним встречаться. Она не забыла, как однажды, возвратясь из Рэвенвуд-Холла, отец ее долго не мог успокоиться. Он был очень возмущен. После долгих расспросов Оливии удалось выяснить, что викарий отправился в усадьбу попросить денег, нужных для ремонта церковной крыши, которая с наступлением зимы стала немилосердно протекать.

Граф отказал наотрез. Больше отец никогда не просил. Это и был чуть ли не единственный случай, когда пересеклись их пути. Вскоре граф умер, оставшись в ее памяти холодным, бесчувственным, эгоистичным человеком, железной рукой охранявшим и свои богатства, и свою личную жизнь.

Рэвенвуд-Холл стоял на вершине холма к северу от деревни. Угрюмые башни вздымались высоко в небо. Это была величественная твердыня с узкими стрельчатыми окнами, еще в незапамятные времена выстроенная из грубо обтесанного камня. Поскольку все последние годы старый граф проводил в Рэвенвуде не так уж много времени, большинство помещений было закрыто. Все это время в поместье оставалась лишь горсточка слуг. Даже когда два года назад старый граф окончательно слег в постель, он так и не вернулся в родовое гнездо. Последние дни перед смертью он провел в своем лондонском доме.

Увы, углубившись в размышления, Оливия слишком задержалась в кухне. Случилось так, что она одной из последних поднялась из-за тяжелого дубового стола, и произошло это как раз в тот момент, когда на пороге выросла мрачная фигура миссис Темплтон.

Ее ледяной взгляд остановился на смущенной Оливии.

– Ну конечно, мне следовало догадаться! – возмущенно фыркнула экономка, даже не пытаясь скрыть злобу, буквально пропитывавшую каждое слово, слетавшее с ее губ. – Так я и знала, юная леди, что хорошей работы от вас не дождешься! К несчастью, мне просто некого было нанять, кроме вас!

Оливии слишком хорошо было известно, на что она намекает. Около месяца назад «цыган» прислал сказать, что желает снова поселиться в Рэвенвуд-Холле. Новость моментально облетела всю деревню. Все удивлялись, но никто особо не стремился наняться туда на работу. Жители Стоунбриджа с недоверием относились к новому хозяину Рэвенвуда. Для них он был и останется чужаком... «цыганом».

Но жалованье, которое предлагали всем, кто наймется в Рэвенвуд-Холл, было слишком соблазнительным, чтобы Оливия могла устоять. Увы, ее бедный отец никогда не отличался особой практичностью. После его смерти осталось немного денег – слава Богу, их хватило, чтобы она смогла продержаться хотя бы полгода. Это было для нее тяжелое время. Неожиданная смерть отца... вернее, то, как он умер... оказалось для нее настоящим ударом. А ведь, кроме того, надо было еще сидеть у постели больной Эмили... И вот наступило время, когда скудный запас денег, оставшихся после отца, иссяк, и ей пришлось подумать о том, как заработать на жизнь для них обеих. Именно отчаянная нужда в деньгах и заставила ее наняться на работу в Рэвенвуд-Холл... Деньги были нужны ей позарез.

А миссис Темплтон все не унималась:

– Вне всякого сомнения, вы задираете нос, считая себя выше всех нас! Но предупреждаю вас, мисс Оливия Шервуд, не испытывайте моего терпения. Не заставляйте меня пожалеть о моей доброте!