Поэтому я решителен и непреклонен.

– Если, – отвечаю Ирине, – решил, значит – решил. Всё.

Я пытаюсь не смотреть на Ирину, увожу взгляд в сторону.

Она не любит меня. Безразличен я ей, привычка.

И порой мне кажется, что всё это я придумал.

Любовь – это химия, правильно говорят. Я бы чуть сузил – реакция. Реакция на жизненные процессы. Они могут быть как хорошими, так и плохими, эти процессы, мать их фашистскую. Хороший, счастливый человек – хорошо ему, радуется жизни, бах – ещё лучше. Хороший, но невезучий – плохо, плохо, но тут, наконец-то, на тебе! – награда за терпение. К плохим любовь не приходит.

Кульминационный момент моей реакции был растянут на два дня. Начало отмечаю в кинотеатре, в предпоследний день командировки. Я повёл Леру на «Великого Гэтсби». После просмотра я вышел ошарашенный. Я не мог понять, что происходит со мной. Фильм мне показался мощным; фильм был о любви, о действии во имя её и полном провале всего и вся. Из-за неё же.

– Как тебе?

– Нормально.

Нормально? Я готов кричать: «Охуенно!» Но ничего страшного. Перекуём! Я сделаю из Леры верную ценительницу хорошей литературы и битломанку, ведь я же люблю «Битлз», значит, и моя женщина тоже будет любить «Битлз»! Я убеждён, что это так. Лера сама говорила, что жена с мужем – одно.

Провожают нашу бригаду местные вожди. Нас ведут по зелёному коридору аэропорта, это спецпроход, мы заходим в красивую комнату с картинами и кондиционером. В комнате стоит симпатичная девушка и спрашивает нас, что мы желаем. Я веду себя развязно. Костюм мой в чемодане, на мне джинсы и футболка. Футболку мне прислал брат из Черногории, надпись «Слобода или СМРТЬ» на груди. Я уверенно заказываю бокал красного сухого вина и требую пепельницу.

Вожди говорят добрые слова. Никогда не приходилось иметь дело с такими прекрасными проверяющими, уверяют они. Мы узнали много нового. Мы коренным образом изменим подход к работе. Очень благодарны вам. Я смотрю в их довольные лица и тоскую по Лере.

…Добрался до дома, зашёл в квартиру.

– Куда летим в следующий раз? – спрашивает, улыбаясь, Ирина. – И на сколько?

Егор, сын мой, рад.

– Папа! Ты что-нибудь мне привёз?

Конечно, привёз. Я протягиваю ему коробку с летающим управляемым самолётом. Ужин, душ. Ложусь спать. В голове – Лера, Лера, Лера. Ирина на что-то намекает. Меня задолбали эти намёки. Устал, говорю, и засыпаю. Утром предлагаю сходить на фильм про Гэтсби.

– Нет, – отвечает жена, – не пойду. Мне не нравится актриса, которая играет главную женскую роль.

Ну и не ходи. Иду один. Этот фильм для меня – что спасительная доза для героинового наркомана. В глазах моих – её лицо.

…Ползут финальные титры, и я понимаю, что не могу без неё жить.

Ирина не может спокойно наблюдать за моим счастьем, не может и мне не даёт. Она решила получить у меня через суд алименты. Изначально мы договорились, что я просто раз в месяц буду высылать фиксированную сумму. Но потом что-то резко поменялось в её планах. Видимо, подругами была проведена консультационная работа, и она решила подать на алименты официально.

– Так будет надёжнее, – объяснила мне супруга.

Как же ты меня, думаю, нервируешь! Надёжнее. Что это значит – надёжнее? В данный момент я чувствую себя человеком в высшей степени благородным, каким бы странным это ни показалось. Развод и последующий отъезд к любимой не есть для меня преступление. Да, я разведусь и уеду, но это – не предательство. Отъезд – не значит отказ от содержания ребёнка. Так и Лера мне говорила: «Ты же не бросаешь его, ты остаёшься для него отцом, ты будешь ему помогать!»

Гнев душит меня. Лера (с ней мы созваниваемся четыре раза на дню) намекает, что алименты (с конторской зарплаты они составят солидную сумму) не будут использоваться Ириной целиком и полностью по назначению. Шмоточки будут и загранпоездочки, полагает Лера.

– Тебе нужно разделить алименты!

– То есть?

– Открой статью шестьдесят четвёртую Семейного кодекса! – сурово произносит Лера.

И я открываю Семейный кодекс. Статья шестьдесят четыре. Часть вторая. Предусматривает деление алиментов. Пятьдесят процентов на руки матери, пятьдесят – ребёнку на счёт.

– Деньги будут копиться, – разъясняет мне любимая, – и когда ребёнку стукнет восемнадцать, на его счету появится нормальная сумма. Её можно будет использовать и как первоначальный взнос на квартиру, и для поступления в вуз, понимаешь?

Понимаю, дорогая, конечно же, понимаю. Как же она умна, думаю я, эта девочка с Урала!

Ирине такой расклад не нравится. Но я сделаю именно так. Назло.

Такие процессы выигрывают на эмоциях. Это я понял после первого судебного заседания. Там меня растоптали.

Ирина наняла адвоката, изъявив желание не участвовать в этом балагане. Я её понимаю.

Это оказалась адвокатесса – чёрная длинноногая женщина со страшным лицом.

Чуть позже я пробил чёрную женщину по социальным сетям. Её зовут Юлия. Аккакунт – «Юлик». Сорок пять лет, молодящаяся сука. На одном фото она целуется с фигуркой кобры, на другом полулежит на заднем сиденье авто, высоко забросив ноги. Выражение лица дьявольское и блядское. Мне даже становится тревожно за Ирину. С кем ты связалась? Что это за чудовище, фашистскую её мать?

Я не знаю, сколько у неё выигранных процессов. Но ведёт она себя очень уверенно.

– Ответчик предлагает поделить алименты. Ваша честь, это форменный бред! Посмотрите на него! Перед вами – нищеброд! Я понимаю, если бы он являлся бизнесменом, хотя бы индивидуальным предпринимателем средней руки! Но он же обычный государственный служащий! Даже тех алиментов, которые он должен выплачивать по закону, не хватит, чтобы достойно содержать ребёнка!

Истеричная баба. Не уверен, что это качество – хорошее для адвоката. Говорит – что строчит из пулемёта. Я еле успеваю записывать за ней. Вот-вот из её пасти забрызжет яд.

– И ещё, ваша честь! Я решительно требую приобщить к делу эти документы!

Юлия достаёт из сумки пачку ксерокопий.

– Это чеки, ваша честь! Моя доверительница покупала сыну одежду, тогда как ответчик не тратил на ребёнка ни копейки!

А вот это уже, – думаю я, – пиздец…

– Тридцать две тысячи шестьсот шестьдесят семь рублей! Пусть потрудится внести хотя бы половину!

Такая резкая и наглая ложь ставит меня в тупик. Я сижу как оплёванный. Ни хуя себе, думаю я. Ни хуя себе.