— Не смейтесь, — сердито сказала она.

Но вдруг я задрожал. Она спросила меня, что случилось, и я ответил:

— Посмотрите на того маленького старичка, что стоит в конце мостика…

— С зонтиком и в сюртуке оливкового цвета?

— Это Ганимар.

— Ганимар?

— Да, знаменитый сыщик, поклявшийся арестовать Арсена Люпена лично. О! Я понимаю, что до этого берега океана сведения еще не дошли, и Ганимар приехал раньше. Он очень не любит, когда кто-нибудь вмешивается в его делишки.

— Значит, преступник наверняка будет пойман?

— Кто знает! Ганимар, кажется, никогда не видел Люпена без грима и переодетым. Если только ему не известно его вымышленное имя…

— О! — произнесла она с безжалостным женским любопытством, — как бы мне хотелось присутствовать при его аресте!

— Немного терпения. Конечно, Арсен Люпен уже заметил присутствие своего врага. Он постарается выйти одним из последних, когда глаз старика уже устанет.

Высадка началась. Опершись на свой зонтик, с виду абсолютно индифферентный Ганимар вроде бы не обращал внимания на толпу, суетившуюся между перилами. Я заметил, что вахтенный офицер, стоя сзади него, давал время от времени пояснения.

Маркиз де Равердан, майор Роусон, итальянец Ривольта продефилировали мимо меня, затем пошли другие, много других… и я увидел, что ко мне приближается Розен.

Бедный Розен! Он, кажется, так и не оправился от своих злоключений!

— Может быть, это все-таки он, — сказала мне мисс Нелли. — Как по-вашему?

— Я думаю, что было бы очень интересно запечатлеть на одной фотографии Ганимара и Розена. Возьмите мой аппарат, я слишком нагружен.

Я протянул ей мой «Кодак», но слишком поздно, она не успевала сделать снимок. Розен уже прошел. Офицер наклонился к уху Ганимара, тот слегка пожал плечами, и Розен проследовал дальше.

Бог ты мой, кто же тогда Арсен Люпен?

— Да, — громко сказала она, — кто же он?

Осталось не более двадцати человек. Она поочередно оглядела их, втайне опасаясь, что он окажется среди них.

— Дальше ждать мы не можем, — обратился я к ней.

Мисс Нелли пошла вперед. Я — за ней. Мы не сделали и десяти шагов, а Ганимар уже преградил нам дорогу.

— В чем дело? — воскликнул я.

— Минуточку, месье, вы ведь не торопитесь?

— Я сопровождаю мадемуазель.

— Минуточку, — повторил он более властным тоном.

Ганимар очень внимательно изучил мое лицо, затем, глядя мне прямо в глаза, спросил:

— Арсен Люпен, не так ли?

Я расхохотался:

— Нет, всего-навсего Бернар д'Андрези.

— Бернар д'Андрези умер три года назад в Македонии.

— Если бы Бернар д'Андрези умер, меня бы тоже не было на этом свете. Однако я здесь. Вот мои документы.

— Да, это его документы. И я с удовольствием расскажу, как они к вам попали.

— Вы с ума сошли! Арсен Люпен плыл на теплоходе под фамилией, начинающейся с буквы Р.

— Да, еще одна ваша уловка, ложный след, по которому вы всех там пустили! О! Вы очень сильный противник, дружище. Но на этот раз удача изменила вам. Ну же, Люпен, докажите, что вы настоящий игрок.

Секунду я колебался. Резко повернувшись, Ганимар задел мою правую руку. Я вскрикнул от боли. Он разбередил еще не зажившую рану, о которой говорилось в телеграмме. Что ж, надо было смириться. Я повернулся к мисс Нелли. Она слушала, прозрев наконец и еле держась на ногах.

Ее взгляд встретился с моим, затем опустился на «Кодак», который я ей передал. Она быстро отвернулась, и мне показалось, я был почти уверен, что она поняла. Да, все находилось там, между узкими мехами из черной кожи, внутри маленького аппарата, который я предусмотрительно вручил ей до того, как Ганимар арестовал меня, именно в нем были спрятаны двадцать тысяч франков Розена, а также жемчуга и бриллианты леди Джерланд.

О! Клянусь, в тот торжественный момент, когда Ганимар и двое его помощников обступили меня, все вокруг стало мне безразлично, за исключением одного: как поступит мисс Нелли с сокровищем, которое я ей доверил.

Я совсем не боялся того, что в ее руках очевидная и неопровержимая улика против меня, и думал лишь о том, решится ли мисс Нелли предъявить ее?

Неужели она предаст меня, станет орудием расправы надо мной? Неужели поведет себя как враг, который не умеет прощать, или же останется женщиной, и в память о том, что было между нами, смягчит свое презрение долей снисходительности и невольной симпатии?

Когда она проходила мимо, я очень низко склонился перед ней, не произнеся ни слова. Смешавшись с толпой других пассажиров, мисс Нелли направилась к мостику, держа мой «Кодак» в руке.

Конечно, думал я, она не решается отдать его на глазах у всех. А через час или через минуту сделает это.

Но дойдя до середины мостика, девушка, притворившись, что споткнулась, уронила фотоаппарат в воду между гранитом набережной и бортом судна.

И я увидел, как она удаляется.

Красивый силуэт мисс Нелли затерялся в толпе, мелькнул еще раз и исчез. Все было кончено, кончено навсегда.

Опечаленный и растроганный, я с минуту стоял неподвижно, затем, к великому удивлению Ганимара, со вздохом сказал:

— Как же все-таки плохо быть нечестным человеком…

Вот так однажды зимним вечером Арсен Люпен изложил мне историю своего ареста. Благодаря случайным происшествиям, которые я когда-нибудь опишу, между нами установилась некая связь… могу ли я назвать ее дружбой? Да, смею думать, что Арсен Люпен испытывает ко мне дружеские чувства и именно как друг приходит ко мне без предупреждения; с его приходом в тишину моего рабочего кабинета врывается молодой задор, отголоски увлекательной жизни, хорошее настроение, как будто этому человеку судьба дарует лишь милости и улыбки.

Как он выглядел? Смогу ли я описать Арсена Люпена? Я видел его раз двадцать, и всякий раз передо мной появлялся другой человек… скорее тот же, но отразившийся в двадцати зеркалах, отбросивших столько же искаженных образов; у каждого — особые глаза, особая форма лица, своеобразные жесты, силуэт и характер.

— Я сам уже не совсем понимаю, кто я такой, — говорил он мне. — Не узнаю себя в зеркале.

Шутка, конечно, парадокс, но в то же время правда, если иметь в виду тех, кто с ним встречался, не зная его бесконечных возможностей, терпения, искусства грима, поразительной способности изменять в своем облике все, вплоть до пропорций лица, и даже нарушать соотношение черт между собой.

«Почему, — спрашивал он иногда, — у меня должна быть какая-то определенная внешность? И зачем подвергать себя опасности, оставаясь всегда одинаковым? Меня нетрудно узнать и по моим поступкам».