Позднее, когда Хэт выходила из офиса «Стайлз энд Страйпс», она чувствовала себя подавленной.

Она понимала, какое это безумие – поговорить с кем-то несколько минут, а потом целую неделю только о нем и думать, но ничего не могла с собой поделать. Хэт была уверена, что снова встретится с этим иностранцем, что он все равно появится, – на то он и иностранец. Он задел в ней какую-то струнку, и, если бы она знала какую, возможно, ей стало бы легче.

– Привет, – сказал иностранец, выходя из дверей соседнего здания и перегораживая Хэт дорогу. – Я тут подумал, может, сгодятся, – продолжал он, протягивая ей пару перчаток. – Ну, там, полоть и все такое.

– Спасибо.

Хэт посмотрела на перчатки и широко улыбнулась. Иностранец, оказывается, поджидал ее с подарком. Она не знала, что и сказать. Наступило неловкое молчание, и стало ясно, что и иностранец не знал: он пришел сюда, дождался ее, заговорил первым, а дальше ничего. Хэт не знала, что делать. Ну не затем же он явился, чтобы вручить ей перчатки и уйти по своим делам. Однако он ни слова больше не говорил.

Хэт набралась мужества и сделала решительный шаг:

– Спасибо, отличные перчатки. А вы закончили работу? Может, выпьем?

– Нет, я не могу. Я не пью… то есть больше не пью, – ответил иностранец, глядя в землю.

Хэт тотчас поняла, почему у него такой усталый вид. На этот раз она не услышала, как громко прозвучали колокола, предупреждавшие о том, что в роли спасателя бездомных животных надо быть поосторожней.

– Но можно выпить чаю или еще чего-нибудь, – продолжил Джимми Мэк и жестом руки, в которой держал шлем, указал в сторону кафе на другой стороне улицы.

Вот так все и началось: без лишнего шума, а сопротивление сломлено.

Недовольная итальянская грымза совсем распоясалась, когда Хэт стала расплачиваться за кофе. Теперь, когда до Хэт дошел истинный смысл слов Джимми, ей стало совсем плохо. Вместе с тем она пыталась понять, почему итальянка ведет себя так некрасиво, заставляя клиентов платить чуть ли не пятерку за три чашки помоев, выдаваемых за итальянский напиток. Она отомстила мрачной старухе тем, что показала ей язык, – естественно, после того, как та отвернулась. Хэт была не из тех, кто ведет себя вызывающе, это уж скорее по части Миш.

Хэт отчасти вернула себе расположение духа тем, что ничего не положила в блюдце рядом с кассой, возле которого лежала бумажка с надписью: «На чай». Не зная, куда податься, Хэт побрела точно в тумане. У нее было такое чувство, словно все ее пути и все цели вдруг высосал из нее турбопылесос. Она плохо соображала. Еще двадцать минут назад все было тип-топ. Но вот поезд сошел с рельсов и перевернулся колесами вверх.

Еще через двадцать минут она поймала себя на том, что стоит на крыльце дома священнослужительницы и нажимает кнопку звонка. Был чудесный летний вечер, и даже в своем отвратительном состоянии Хэт не могла не наслаждаться запахом роз, которые в изобилии росли вокруг крыльца. Розы – любимые цветы Хэт. Она сажала их где только могла и частенько уговаривала клиентов фирмы взять розы домой. Она бы и сама их выращивала, но на заставленной горшками крошечной террасе квартиры, в которой они жили с Миш, для роз совершенно не осталось места. Какой был бы красивый букет из роз, безнадежно думала она, ожидая, когда откроют дверь. Но поскольку жениха у нее теперь не было, непонятно, зачем она вообще сюда пришла.

Услышав шаги за дверью, Хэт решила, что пришла затем, чтобы сообщить священнослужительнице, что свадьбы не будет. С ее стороны это довольно вежливо, но подобная спонтанность показалась Хэт странной: она была из тех, кто всегда знает то, что будет делать, наперед. Миш называла это планированием. Во взрослой жизни Хэт это был, пожалуй, первый незапланированный шаг.

– Итак, решено. На воскресных службах в сентябре я буду оглашать имена лиц, собирающихся вступить в брак, и очень хотела бы видеть вас обоих в церкви на следующей неделе. После этого поговорим, – сказала священнослужительница своим певучим ханжеским голосом.

Это была высокая, худощавая женщина, какая-то вся изнуренная, словно балерина на пенсии. Она действовала на Хэт успокаивающе – возможно, гипнотически, – и Хэт совершенно не хотелось прервать их плавную беседу сообщением неприятного факта. Но когда священнослужительница произнесла «обоих», Хэт вздрогнула и вернулась к действительности. Последний шанс сказать правду. Она не могла поверить, что провела двадцать пять минут в обществе этой женщины, пила с ней такой крепкий чай, что ложка в нем вязла, и до сих пор не сообщила ей, что свадьбы не будет. Что они не придут вместе на воскресную службу и, судя по всему, вообще ничего не будут делать вместе.

– Что значит – не хотела расстраивать священнослужительницу? Ей-то что за дело? Расстраиваться тебе надо, а не ей! Хэт, да подумай ты о себе хоть раз в жизни. Тебе дали отставку. Сейчас не время беспокоиться о других. Священнослужительница ведь не какая-нибудь там древняя бабушка, которая немедленно отдаст концы, как только узнает, что твоя свадьба расстроилась. Да с ней такое наверняка постоянно случается – многие ведь отменяют свадьбы. Хэт, да ты в своем уме? Что ты собираешься теперь делать?

Хэт и сама не знала, как ответить на очевидные и, в общем-то, довольно наглые вопросы Миш. Она знала только одно: каким-то образом ей удалось побывать у священнослужительницы и при этом не отменить свадьбы. С той минуты, когда Джимми покинул кафе, с ней стало твориться что-то непонятное. Она кое-как добралась до дома и теперь сидела в гостиной и рассказывала своей подруге о странных событиях, случившихся с ней в последние два часа.

После того как Хэт так и не ответила, как она собирается выпутываться из очередной неприятности, Миш успокоилась и плюхнулась рядом с ней на видавший виды старый диван, занимавший большую часть гостиной. Полагая, очевидно, что откровенный разговор заставит ее приятельницу уйти в себя, Миш заговорила на этот раз помягче:

– Хэт, я знаю, что тебе очень тяжело, но, может, это и к лучшему? Джимми абсолютно тебя не стоит. Еще один щенок, которого нужно спасать, и только. Возможно, он и сам это понял. Решил, что ты заслуживаешь лучшего партнера.

Хэт слушала ее вполуха. Она знала, что Миш не верит в то, что Джимми – Тот Самый. Джимми не нравился ни одной из ее подруг. Конечно, он не будет хватать звезд с неба, но он не из тех, кто нуждается в опеке, и Хэт это знала. Джимми вовсе не нужно было, чтобы она устраивала его жизнь, ему и так было хорошо. Он не опирался на нее, но, когда она на него положилась, тотчас рухнул. Джимми был ее другом. Она могла говорить с ним о чем угодно. Он отвечал мало, но это не безнадежно, просто он нечестолюбив. Возможно, ему вообще все это не было нужно? Хоть бы сказал что-нибудь такое, за что можно зацепиться. Ну, например, что у него есть другая женщина. Вообще-то Хэт этого не хотелось, но пусть было бы что-нибудь существенное, чтобы легче было его понять. Тогда ей не было бы сейчас так больно.