Сам чердак огромен. Куча сундуков и картонок, битком набитых шляпами и пластиковыми мечами. В углу высится дракон из папье-маше с мерцающим красным глазом.

Когда я впервые сюда попал, то настолько боялся, как бы меня не поймали, что метался от стены к стене. А потом нашел проход.

За старым шкафом я отыскиваю две кривые доски, что болтаются на гвоздях, как покосившиеся столбы ограды. Отодвигаю их в сторону и вижу за ними помещение. Увы, пол в тесном пространстве между чердаком и моей тайной комнатой безбожно искривился, и можно сказать, что на ближайшие полметра его вовсе нет, лишь зияющий черный провал. Придется прыгать.

И вот я стою в своем убежище. Стены и пол тут намного темнее, воздух более затхлый. Комната совершенно пустая, а места хватает лишь растянуться строго в одном направлении. Еще там одно окно, круглое, как иллюминатор на корабле Элиана. Из него можно увидеть двор – впрочем, там никогда никто не гуляет.

Угнездившаяся в груди тяжесть исчезает без следа. Я отчетливо вижу помещение и один в целом мире знаю о его существовании.

Раздается звонок на обед. Я сажусь и достаю из рюкзака сэндвич с желе и арахисовым маслом и книгу про Элиана Маринера. Эта одна из моих любимых историй. Иногда Элиан просто путешествует, но временами спасает людей. В этой книге он спасает целую планету.

Адам

Когда я учился на втором курсе, директору Пирсу попались на глаза какие-то исследования, мол, высокая температура в помещении плохо влияет на успеваемость. Все, пути назад не было. Он так врубает кондиционеры, что, даже если снаружи царит жара, нам все равно приходится одеваться как на Северном полюсе. Лишь столовая отстояла независимость от политики «Заморозить мозги напрочь», поэтому стоит мне переступить ее порог, как я сразу начинаю раздеваться.

Одновременно я извиваюсь, пробираясь сквозь опасно набитое помещение. Нам с друзьями приходится втиснуться за стол, не рассчитанный больше, чем на десять человек, а значит, процесс сильно смахивает на игру в твистер. Добавьте сюда жару, раздевание и тесноту – и наш обед приобретает оттенок легкой эротики.

Я умудряюсь влезть рядом с Эмеральд и прижимаюсь к ней бедром. Она, как обычно, зачесала свои рыжевато-светлые волосы наверх и уложила их в замысловатую прическу, которую большинство девчонок приберегло бы для выпускного бала. Эмеральд смотрит на меня своими голубыми глазами – такими голубыми, что я заподозрил бы ее в ношении контактных линз, если бы не знал с пятого класса.

– Привет, – улыбаюсь я.

Эмеральд всегда меня завораживает. Она похожа на старлетку из пятидесятых: идеально накрашенные алые губы, фарфоровая кожа, родинка на щеке. Эмеральд слишком гламурная для того, чтобы сидеть тут с нами и есть жирный картофель фри из пластикового контейнера. Мне столько всего хочется ей сказать, но я отвлекаюсь.

Сидящая напротив Камила как раз стянула с шеи шарф. На ней футболка с таким глубоким вырезом, что, если вздохнуть, станет видно соски. Я старательно делаю вид, будто ничего не замечаю, в основном из-за ее брата-близнеца, Мэтта, что сидит рядом с ней. Секунду Камила с Мэттом смотрят на меня, как умеют смотреть лишь близнецы. Они невероятно похожи: оба невысокие, смуглые и темноволосые. Раньше даже одевались одинаково, пока Камила не перешла на облегающие юбки и высоченные каблуки.

Рядом что-то грохает. Я отрываю глаза от Камилы: это Чарли плюхнул на стол свой поднос и с огромным трудом втискивается между нами. Сегодня он еще мрачнее, чем обычно. Я вечно завидовал его росту, пока тот не вышел за пределы разумного. Когда в тебе почти два метра, крайне трудно куда-либо поместиться. Чарли вечно жалуется на судороги в ногах и боль в коленях. Хотя, с другой стороны, он просто на все вечно жалуется. Вот, например, сейчас:

– Долбаные первокурсники. Ты хоть представляешь, сколько приходится торчать в очереди?

На самом деле, представляю. Он каждый день исправно нам об этом напоминает. Элисон (девушка Чарли с первого курса, они то сходятся, то расстаются) сидит у него на бедре – а оно у Чарли длиной с долбаную скамейку – и сочувствующе треплет его по руке. Успокаивать Чарли – ее основная обязанность. Они оба высокие и светловолосые и похожи так, будто у нас в компании две пары близнецов. Правда, когда я озвучил эту мысль Чарли, он не сильно обрадовался сравнению.

– Пора тебе начать носить еду из дома, – предлагаю я, поднимая свой стеклянный контейнер.

– Это что, тофу? – подозрительно спрашивает Камила.

– Не собираюсь становиться веганом, или во что ты там ударился, – поддакивает Чарли.

– Это курица в лимонном соусе. Я иногда ем мясо, если оно не фабричное. Ну же, попробуйте.

Эмеральд цепляет вилкой кусочек, тщательно жует, словно проводит дегустацию на светском рауте, а затем промакивает губы салфеткой:

– Потрясающе. Почему ты мне не готовишь?

Она берет еще кусочек и практически стонет от удовольствия. Чарли раздраженно смотрит на нас, и я протягиваю ему контейнер:

– Точно не хочешь попробовать? Намного вкуснее, чем у тебя. Придает сил, энергии…

– Ага, тебе же именно энергии и недостает, – перебивает он.

Все смеются, а Чарли слегка задирает нос, ведь ему редко удается кого-то развеселить. Затем он демонстративно откусывает большой кусок пиццы.

– Это не я должен таскать с собой обед. Это малявкам тут не место.

– Да прекрати уже, мужик! – слишком громко осаживает его Джесс, вероятно потому, что так и оставил наушник в одном ухе. После очередного скачка в росте он теперь смахивает на пугало. Джесс наклоняется вперед и кладет на стол барабанные палочки. Он повсюду их таскает, но ему сходит с рук, ведь ударные – единственный инструмент, на котором можно играть без риска прослыть бездельником, променявшим учебу на музыку. – Ты месяц это мусолишь.

– Брось, Чарли, – ухмыляюсь я. – Они же такие трогательные, разве нет?

Я прекрасно знаю, что он ненавидит детей даже больше, чем слово «трогательный». Чарли смотрит на меня так, будто сейчас ударит, впрочем, он всегда так выглядит.

Как по мне, он чересчур болезненно отреагировал, когда узнал, что нам предстоит делить столовку с первогодками. В прошлом году группа родителей пожаловалась, что их дети не успевают поесть, так что в этом году вместо четырех обеденных перерывов – по одному на каждый курс – нам сделали два. Конечно, они стали длиннее, но народу набивается в два раза больше, а тем, кто действительно питается в столовой, половину этого времени приходится стоять в очереди.

Нам сказали, что первогодок и выпускников свели вместе исключительно из соображений экономии. Наш курс самый малочисленный, новичков больше всех. Правда, со временем я начал подозревать, что план был куда изощреннее.

Обычно в столовой царил хаос. Первокурсники носились по залу, как детсадовцы. Пожалуй, даже хуже: дети хотя бы умеют оставаться на местах, знают, что нельзя писать кетчупом на столах и дергать друг друга за волосы. Разумеется, вскоре старшекурсники взбунтовались. Нам всем хотелось вернуть святость месту приема пищи, но преподаватели просто с подавленным видом стояли в сторонке.