— … умел держать рот на замке и не рванул к желтым журналистам, чтобы разболтать то, что способно…

Кабинет у нее был маленьким, что-то вроде закутка, который выделяют среднему звену в страховых компаниях. Не хватало только семейных фотографий и календаря с видами какого-нибудь национального парка. Отсутствовал любой намек на ее личную жизнь. Одну стену закрывал шкаф от пола до потолка, забитый сценариями. По корешкам он насчитал шесть, уже получивших «Оскара», и четыре, на него претендующих. В Голливуде подобная самоотдача начинает восхищать. Но он давно решил, что ему плевать.

Палец начал пульсировать, и в придачу заболела спина. Болеутоляющие он принимать отказывался, а вот сигаретку сейчас выкурил бы. И «Джека Дэниэлса» выпил бы. Неделю назад на родео в Салинасе его сбросила лошадь по кличке Секач, и он потянул спину. А потом еще умудрился вывихнуть большой палец, когда накидывал лассо на бычка.

Он сунул его между веревкой и рожком седла — типичная ошибка для новичка, вызвавшая только смех и ни капли сочувствия у остальных. Все это родео в Салинасе было сплошным недоразумением. Но в конце месяца намечалось еще одно, в Бейкерсфилде. Он как раз прикидывал, хватит ли у него отгулов в счет отпуска, чтобы съездить туда, но тут заметил, что она умолкла.

— Черт подери, вы что делаете?

Она стояла рядом с ним, уперев руки в бедра, и смотрела на него так, словно его вдруг подкосил синдром Туретта.[8]Спустя минуту до него дошло, что он в задумчивости достал сигарету и попытался закурить.

— Господи Иисусе! — воскликнула она. — В этом здании не курят. Как и повсюду в этом штате!

Он убрал пачку в нагрудный карман пиджака. Ко всему прочему его стало клонить в сон. Всю ночь он провел за рулем: ехал из Флагстаффа,[9]от сестры. Два дня отпуска не догулял, поскольку Уолтер, его начальник, сказал, что он категорически необходим для расследования. И клиент очень важный.

— Да вы же ни слова, мать вашу, не услышали из того, что я сказала. Гири о вас хорошо отзывался. Но вот гляжу на вас и сдается мне, что для вас и улицу-то перейти — проблема. Уж не говоря о таком деле.

Пол Гири был телепродюсером, для которого он выполнил одно задание. Именно Гири и рекомендовал Шпандау агентству «Объединенные таланты», которое и соорудило это самое убожество с кондиционерами. А они уже перенаправили Шпандау к ней.

И вот теперь она любезно сообщила ему, что это ее совсем не радует. Энни Майклз была одним из лучших агентов в своей области и славилась чрезвычайной преданностью клиентам и заботой о них. А еще она была чемпионкой Голливуда по сквернословию.

И Шпандау начал уставать от того, что она направила этот свой талант на него.

Дэвид Шпандау поднялся и тщательно застегнул единственную пуговицу на пиджаке от «Армани». Росту в Энни было не больше метра шестидесяти, и он возвышался над ней сантиметров на тридцать. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть на него, и она умолкла. Как говаривал старый учитель Шпандау Бо Макколей, если больше ничто не помогает, просто будь выше.

— Благодарю вас, — начал он. — Было приятно познакомиться с вами. — Шпандау протянул руку. Энни тупо посмотрела на нее.

— Вы куда намылились, мать вашу? — недоверчиво поинтересовалась она. Голливудские агенты привыкли к тому, что люди пытаются прорваться к ним, и часто забывают, что они могут захотеть и уйти.

— Для начала, — сказал Шпандау, — выйду из вашего прелестного здания и закурю, если, конечно, никто не выскочит, чтобы полить меня из огнетушителя. Затем, вероятно, загляну к «Муссо и Френку», съем яичницу с ростбифом. А там видно будет. Говорят, в окружном музее выставка немецких экспрессионистов. Хотя мне нравятся гравюры Эмиля Нольде,[10]не уверен, что вынесу это буйство после ростбифа.

Но хорошего агента голыми руками не возьмешь. Они привыкли, что люди перед ними на задних лапках танцуют. И стоит им встретить того, кто способен послать их к чертовой бабушке, как у них двигательные нейроны перестают функционировать. Энни продолжала пялиться на него, пытаясь уяснить, как это Шпандау намерен вот так запросто взять и уйти. Она смерила его взглядом, словно впервые увидела. Высокий, смуглый мужчина. Сломанный нос. Усталые глаза. Большой палец поврежден. Хороший костюм — настоящий «Армани». Но что это за уродские ковбойские сапоги? Шпандау показался ей немного похожим на Роберта Митчема.[11]

Но Роберта Митчема она находила немыслимо сексуальным, поэтому не стала сосредотачиваться на этом сходстве. Крутой парень, решила Энни. Настолько крут, что может позволить себе послать все к черту. У такого и мозги могут быть. Наконец программа в ее голове завершила цикл, и Энни одарила Шпандау злобной улыбкой.

— Хитрожопый, — похвалила Энни.

— Отнюдь. Просто у меня есть чем занять время до конца отпуска, вместо того чтобы сидеть тут и выслушивать грязные ругательства от какой-то неврастенички с Лонг-Айленда, одетой в мешок для картошки за две тысячи долларов.

— Слышь, Техас, тебя наняли…

— Нет, меня не наняли. Никто никого не нанимал. Ваше агентство попросило меня приехать сюда и посмотреть, появится ли у меня желание помочь ему выпутаться. Так что пока это все на добровольных началах. Вежливость, принятая в общении предположительно воспитанных людей. Честно говоря, меня не тянет разгребать дерьмо, даже если за это платят.

— Господи, да кем же вы себя возомнили? И с кем вы, по-вашему, имеете дело? Мне нужен профи, а они мне какого-то мудака-статиста из ковбойского сериала прислали!

Это она про мои «Тони Лама»,[12]догадался Шпандау. В остальном он выглядел безупречно. Шпандау помахал ей на прощание и повернулся к двери.

— Ну ты, козел, не поворачивайся ко мне спиной!

— Если желаете, я попрошу в агентстве, чтобы прислали кого-нибудь, кто вас устроит.

— Шутите? — завопила Энни, когда он потянулся к двери. — Да пошел ты в жопу вместе со своим агентством! Лошадиного дерьма на ковре не оставь, когда выкатываться будешь, ковбой сраный!

Шпандау распахнул дверь и чуть не столкнулся со стройным элегантным мужчиной средних лет — идеальная стрижка и костюм в тонкую полоску.

— Извините, — сказал Шпандау и попытался пройти.

— Не будете ли вы столь любезны задержаться еще на несколько минут? — спросил человек и улыбнулся, явив последнее достижение ортодонтии. Потом любезным жестом пригласил Шпандау обратно в кабинет и закрыл дверь. — Привет, Энни. Вижу, ты тут демонстрировала свою светскость, за которую тебя так любят в Беннингтоне.