– Ничего ему не отдавай, Коттон. Заклинаю тебя! Я оставила тебе это на хранение. Ни за что не отдавай!

Снова полилась вода. Протесты Кассиопеи оборвались, так как ей стало нечем дышать.

– Принесите этот предмет в сады Тиволи, ровно в два часа дня, к китайской пагоде. С вами свяжутся. Если вы не придете… – Голос сделал паузу. – Полагаю, вы можете представить себе последствия.

Связь разорвалась.

Малоун откинулся на спинку кресла.

Он не видел Кассиопею уже больше месяца. Не говорил с ней почти две недели. Она сказала, что отправляется в путешествие, но, что полностью в ее духе, не назвала никаких подробностей. Их «отношения» едва ли можно было вообще считать таковыми. Просто взаимное влечение, которое оба молчаливо признавали. Странно, но смерть Хенрика Торвальдсена сблизила их, и после похорон общего друга они стали проводить вместе гораздо больше времени.

Кассиопея была крепкой, храброй, выносливой.

Но пытка водой?

Малоун сомневался, что ей приходилось испытывать что-либо подобное.

Увидев ее мучения, он почувствовал, как у него разрывается сердце. Внезапно осознав, что если с этой женщиной что-либо случится, его жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

Он должен ее найти.

Но тут была одна проблема.

Очевидно, Кассиопея была вынуждена пойти на это, чтобы остаться в живых. Однако теперь, похоже, откушенный кусок оказался ей не по зубам.

Она ничего не оставляла ему на хранение.

Малоун понятия не имел, о чем говорили Кассиопея и ее мучитель.

Чунцин, Китай

20.00

Карл Тан натянул на лицо выражение, не позволявшее ни единым глазком заглянуть в его мысли. За три с лишним десятилетия он отточил это искусство до совершенства.

– Зачем вы пожаловали на этот раз? – спросила врач. Это была крепкая женщина с железным лицом и прямыми черными волосами, коротко подстриженными в пролетарском стиле.

– Ваш гнев в отношении меня нисколько не угас?

– Я не питаю к вам никакой враждебности, товарищ министр. Просто во время своего предыдущего приезда вы ясно дали понять, что вы здесь главный, несмотря на то, что это моя клиника.

Тан пропустил мимо ушей ее оскорбительный тон.

– А как поживает наш больной?

В первой инфекционной клинике, расположенной на окраине Чунцина, находилось около двух тысяч пациентов, страдающих туберкулезом или вирусным гепатитом. Она была одним из восьми подобных заведений, разбросанных по всей стране: угрюмые корпуса из серого кирпича, окруженные зелеными заборами, где под надежным карантином содержались заразные больные. Однако надежная система охраны таких клиник делала их идеальным местом для содержания заболевших заключенных, отбывающих наказание в исправительной системе Китайской Народной Республики.

Таких, как Цзинь Чжао, у которого десять месяцев назад произошло кровоизлияние в мозг.

– Он лежит на койке, как лежал с самого первого дня, когда его сюда привезли, – ответила врач. – Цепляется за жизнь. Его состояние крайне тяжелое. Но – опять же, по вашему приказу – никакого лечения не проводилось.

Тан понимал, что ей ненавистно его бесцеремонное вторжение в ее епархию. Остались в прошлом послушные «босые врачи» Мао, которые, согласно официальной пропаганде, добровольно жили среди народных масс, прилежно леча больных. Но хотя эта женщина занимала должность главного врача клиники, Тан был министром науки и техники, членом Центрального комитета, первым заместителем генерального секретаря Китайской коммунистической партии и первым заместителем председателя Госсовета Китайской Народной Республики – третьим человеком в государстве после генсека и председателя Госсовета.

– Как я уже ясно дал понять во время предыдущего визита, – сказал Тан, – это не мой личный приказ, а директива Центрального комитета, которую вы и я должны беспрекословно выполнять.

Эти слова он произнес не только для глупой женщины, но и для троих сотрудников своего аппарата и двух офицеров Народно-освободительной армии, стоявших позади. Оба военных были в наглаженных зеленых мундирах, с красными звездами на фуражках. Вне всякого сомнения, из этих пятерых, по крайней мере, один был осведомителем, по всей вероятности, докладывающим сразу нескольким хозяевам, – поэтому Тан хотел выставить себя в самом благоприятном свете.

– Проводите нас к пациенту, – ровным голосом распорядился он.

Они прошли по коридорам, отделанным выкрашенной салатовой краской штукатуркой, потрескавшейся и облупившейся, освещенным тусклыми люминесцентными лампами. Пол был чистым, но пожелтевшим от бесконечного мытья. Медсестры в марлевых повязках, закрывающих лица, ухаживали за больными, одетыми в сине-белые полосатые пижамы, чем-то напоминающие тюремную одежду.

Пройдя через металлические двери, они оказались в отдельной палате. Просторное помещение могло вместить не меньше десяти больных, однако лишь один человек лежал на единственной койке, накрытый грязной белой простыней.

Воздух в палате был спертый и зловонный.

– Вижу, вы не меняли ему белье, – заметил Тан.

– Вы сами так мне приказали.

Еще одно очко в его пользу, о чем доложит осведомитель. Цзинь Чжао был арестован десять месяцев назад, однако во время первого же допроса у него произошло кровоизлияние в мозг. Впоследствии он был обвинен в государственной измене и шпионаже, и Верховный суд в Пекине признал его виновным по всем статьям – заочно, поскольку он все это время оставался здесь, находясь в коме.

– Больной точно в таком же состоянии, в каком был во время вашего предыдущего визита, – сказала врач.

Пекин находился почти в тысяче километров к востоку, и, по всей видимости, это расстояние придавало женщине храбрости. «Можно лишить войско главнокомандующего, но нельзя отобрать у самого последнего крестьянина его мнение». Очередная глупость Конфуция. На самом деле правительство могло отобрать у любого человека его собственное мнение, и дерзкой сучке в самом ближайшем времени предстояло испытать это на себе.

Тан подал знак, и один из офицеров в форме отвел врача в противоположный угол палаты.

Министр приблизился к койке.

Мужчине, неподвижно застывшему под простыней, было за шестьдесят, его длинные грязные волосы спутались, исхудавшее тело и впалые щеки напоминали труп. Лицо и грудь были покрыты синяками и ссадинами, к венам на обеих руках были подсоединены капельницы. Аппарат искусственного дыхания подавал воздух в легкие.

– Цзинь Чжао, вы были признаны виновным в измене Китайской Народной Республике. Вам вынесли приговор, после чего вы подали прошение о помиловании. Я должен сообщить вам, что Верховный народный суд отклонил ваше прошение и подтвердил назначенное наказание в виде смертной казни.