class="p1">Панов отшатнулся в испуге, но тут же взял себя в руки. Понимая, что не должен демонстрировать слабость в присутствии подопечных, он грязно выругался и придал лицу свирепое выражение.

– Страшно?! – закричал он и подскочил к побледневшему Колычеву; встряхнув того за грудки, он закричал ещё громче. – Тебе страшно?! Тебя эта лопь поганая напугала?

Панов пошёл по кругу, заглядывая опричникам в глаза и каждым жестом, каждым словом возбуждая в них гнев.

– Это предатель, трус! Он ел наш хлеб, а потом ночью, подло, как тать4, ударил в спину!

Выпучив глаза, Панов присел, широко расставив руки, словно борец, приближающийся к жертве. Медленно сжимая узловатые пальцы, словно терзая чью-то плоть, он демонстрировал, что будет с предателем, когда тот попадётся в его смертельные объятия.

– …И он сбежал!

Панов взвыл от бессильной ярости, едва не рыдая. Возведя взгляд к небесам, словно моля о шансе поквитаться с врагом, он сел на корточки и закрыл лицо руками, тихо скуля. Прошла минута, может, больше; к Панову начали подходить опричники, говоря слова утешения, кто-то даже тронул его за плечо. Это было как раз то, чего он ожидал: отбросив руку, Панов вскочил и рывком швырнул сочувствующего. Пролетев несколько шагов, тот упал; остальные, испугавшись, расступились.

Панов ударил себя кулаками в грудь.

– Мы отомстим! Мы вернёмся и сожжём их деревню. Убьём всех! Пройдём через тайгу – и убьём!..

Опричники склонили головы, чувствуя, как в их душе начинает пылать всё тот же ненасытный огонь, что владеет Пановым.

4

Пройдя едва ли с десяток вёрст, к вечеру они совершенно выбились из сил. Ноги опричников, непривычные к ходьбе, отказывались их слушаться. Сев для привала, многие почувствовали, что не могут заставить себя встать. Панов, рыча, как зверь, подгонял их весь день, но и он выдохся; колени его предательски подгибались, когда он попытался принудить их продолжить марш.

Наконец, он махнул рукой и приказал устраиваться на ночь. Поужинав, «иноки» улеглись спать, снедаемые страхами. Колычев знал, что лопарь – или, может, лопари – не нападёт сразу же после наступления темноты, а выберет время под утро, когда сон самый крепкий. Умом он понимал, что сейчас безопасно, и нужно воспользоваться представившейся возможностью, но сон не шёл. За каждым деревом, тянущим из тьмы свои чёрные руки-ветви, ему виделся лопарь с ножом. Тот почему-то представлялся ему в облике Панова, с лицом, искривлённым жуткой усмешкой…

Колычев проснулся от громкого крика, причём не знал наверняка, он это кричит, или кто-то другой. Осмотревшись, он понял, что крики доносятся отовсюду: то были вопли ужаса и боли, которые издавали опричники, сражающиеся с демонами. Колычев вскочил на ноги, размахивая саблей, и поискал взглядом Панова. Тот, как всегда, был в центре свалки, отдавая громогласные команды. Мелькнуло что-то длинное и тонкое, прилетевшее откуда-то из чащи, и Панов, замерев на мгновение, рухнул наземь – его горло пронзила сулица с каменным наконечником.

Страх овладел Колычевым, и он побежал сквозь лес, не разбирая дороги. Раз за разом он спотыкался, падал, но тут же поднимался, чтобы продолжить бег. Его явно преследовали: он слышал, как за спиной хрустел валежник, сминаемый чьими-то ногами, обутыми в мягкие кожаные туфли. Запыхавшись, Колычев остановился. Все остальные звуки тут же утихли; только издали ещё доносились крики сражающихся. Он не слышал, о чём там кричат, но опричники явно проигрывали, это не вызывало сомнений. Наверняка, кто-то посылал проклятия и ему, но тут Андрей ничего не мог с собой поделать – страх был просто сильнее. Не укоряя себя ни на мгновение, он пообещал себе, что отмстит кровожадным лопарям.

Внезапно он услышал шорох – это явно был крупный зверь, пробиравшийся сквозь заросли ежевики. Зверь – или человек? Он обернулся, выставив вперёд саблю, и поразился, увидев, что его рука дрожит. Боясь вымолвить хоть слово, он замер, стараясь не дышать.

Что-то тяжело ударило сзади по голове. Андрей, покачнувшись, попытался взмахнуть саблей, но руки его не слушались. Он словно погружался в глубокий тёмный омут…

5

Очнувшись, Колычев, не в силах встать, первым делом застонал. Его голова буквально раскалывалась от боли. Услышав гул вездесущего гнуса, он почувствовал, как на лоб ему сел комар. Андрей попытался стряхнуть насекомое, но не смог – руки не слушались, к тому же они, судя по всему, были крепко связаны за спиной. Он открыл глаза – и ему сделалось ещё хуже: к головной боли и тошноте прибавилось невероятное видение таёжного леса, почему-то переливающегося всеми цветами радуги.

Комар, присосавшийся ко лбу, раздражал его. Казалось, мерзкое существо долбит голову каким-то инструментом, то ли долотом, то ли буравом, явно рассчитывая пробить лобную кость и добраться до мозга. Андрей затряс головой, надеясь стряхнуть ничтожную тварь, и тут же пожалел об этом: у него в голове словно начал бить набат.

Наконец, решив не обращать внимания на кровососа, опричник вновь попробовал осмотреться. Мир вокруг выглядел нереально, словно сатанинское наваждение: искажённые очертания деревьев, неестественные цвета, странные, оглушительные звуки. Он никогда не видел ничего подобного и не слышал о таких местах: должно быть его действительно околдовали или он перенёсся в другой мир. Вскоре Колычев забылся тяжёлым сном.

Когда он очнулся, было темно. В рот ему текла жидкость, отвратительная на вкус. Андрей попробовал сопротивляться, но чьи-то руки – он был уверен, что это руки – открыли ему рот и влили порцию жуткого напитка. Попытавшись открыть глаза, он понял, что повязка или тряпка, которую сильно прижали к лицу, препятствует доступу света. В этот момент он осознал, что находится в плену: его привязали к дереву, скрутив руки за спиной, а на глаза наложили повязку, чтобы он не видел, что происходит. Вскоре он уснул.

Андрей был очень слаб, тело едва слушалось его, но, что самое главное, он уже не был связан. Чтобы проверить свою догадку, он попытался дотронуться до головы – там, где пришёлся удар. Медленно, словно преодолевая вязкую субстанцию, его рука тронулась с места; подвигая её вершок за вершком, Андрей был близок к тому, чтобы поднять – но так и не смог. Силы оставили его.

Ужасная, тошнотворная жидкость на сей раз не вызвала у Колычева отторжения – наоборот, он с удивлением обнаружил, что испытывает некоторое удовольствие, получая очередную порцию. Потом его понесло по сладким волнам сна, в которых мохнатые люди-звери охотились на опричников, как на диких животных.

Проснувшись, Колычев обнаружил себя во всё том же лесу. Но окружение изменилось: