Когда мы пришли к пониманию того, что исцеление происходит на многих уровнях, стало очевидно, что с теми, кто не исцелился физически, на духовном и психическом уровне всё было в порядке. Наблюдая за тем, как у людей, которые затем умерли, полный стародавней боли ум погружается, исцелившись, в сердце, исполненное глубокого покоя, мы стали замечать, что нам не по душе заявления некоторых врачей, будто лишь люди, исцелившиеся физически, являются «звёздами» или «исключительными пациентами». Что же заставляет воспринимать всех тех, чьи заболевания закончились смертью, как людей, находящихся на грани нормы, как игроков «запасного состава»? Невежественное элитистское представление, будто по неким причинам люди, исцелившиеся телесно, лучше тех, с кем этого не произошло, склонно проявляться на смертном одре в виде переживания провала – когда неизбежно приходит предсмертная болезнь и, повинуясь природному закону, забирает нас из тела. Смерть – это не провал и не фиаско, но, скорее, событие-звено в ходе непрерывного процесса, которое человек переживает на пути исцеления, чтобы продолжить движение навстречу ещё более великим урокам и росту.

Некоторые люди, казалось, почти без всяких усилий двигались в направлении своего исцеления, в то время как другие спотыкались и падали снова и снова, никогда полностью не доверяясь собственной способности к обретению целостности, никогда в полной мере не ощущая желания спросить: «На каком уровне обретается моё исцеление?» Мы были свидетелями как глубокого исцеления в духе у некоторых из тех, кто выжил, так и чудесных исцелений среди умерших. Некоторые люди, обнаружившие эту прирождённую гармонию, были освобождены от болезни, в то время как другие продолжили свой путь навстречу смерти. Некоторые, казалось, исцелили свой ум так, что всё вокруг них пребывало в мире, и всё же их тело продолжало увядать. Очевидно, исцеление было совсем не таким, каким мы его себе представляли. Ясно, что исцеление не ограничивалось телом.

Вопрос «Где мы можем найти своё исцеление?» обрёл более широкий контекст. Он стал вопросом об исцелении всей жизни. Об исцелении, ради которого каждый из нас пришёл в этот мир.

Среди тех, кто склонен был двигаться в сторону физического и психологического, а также духовного исцеления, многие люди обладали одной общей чертой. Их объединяла восприимчивость, открытое отношение к переживаемым состояниям, своего рода отсутствие сопротивления. Не всегда это было заметно с первого взгляда, поскольку у людей с разными темпераментами эти качества проявлялись очень по-разному. Нельзя сказать, что эти люди шли одним путём, говорили одинаковым голосом или произносили одинаковые слова. Но для каждой личности это будто бы было неким обучением – отпускать и входить в жизнь более полно, каждый миг, ощущать новизну жизни с каждым вдохом.

Мы заметили, что многие люди, которые будто не способны были к исцелению, не принимали свою болезнь, вместо этого встречая её со следующей установкой: «Победа будет за мной!» Большинство из них были настроены против своих болезней, своих опухолей, защищаясь от них с помощью «палок» – самобичевания, самоотрицания, «я против меня», «я против боли». Другие, как мы заметили, были заодно со своей болезнью, а не против неё, прикасаясь к её глубинам, исследуя её, избавляя её от самоистязания благодаря нежному и милосердному отношению – «я ради себя», «я с моей болью, с моей болезнью». Именно тем, кто был против себя, в ссоре с собой, кто пытался победить болезнь, казалось, было труднее всего, и они медленнее всех исцелялись, если исцеление вообще имело место. Однако те, кто встречался со своей болезнью в сердце, а не в уме, по всей видимости, имели совершенно иной опыт. Не все из тех, кто принял свою болезнь, сохранили жизнь в теле, но мы наблюдали такое исцеление, которое выходило за пределы наших прежних определений понимания. Прежние проблемы растворялись в любящей доброте, с которой эти люди встречали боль в своём теле и смятение в уме. Боль начала время от времени свободно пребывать в пространстве внимания. Давние сопротивления и обиды как будто пришли в большую гармонию. Приоритетом стала вера.

Это были пациенты, которые увидели, что болезнь – не поражение, а боль – не наказание. Когда они исследовали свои боль и болезнь с исцеляющим вниманием, изучали сомнения в себе, чувство недоверия и обречённости, которое легко заставляет нас полагать, будто жизнь «невыносима», перед ними словно открывался новый путь. Возникала новая готовность принимать уроки, заложенные в каждом мгновении болезни, каким бы оно ни было; для изучения и проживания открывалась сама новизна жизни. Это были люди, которые приняли свои боль и страх, и с новой открытостью, а порой и по-новому удивляясь жизни, вступили во взаимодействие с тем, что всегда было ограничено рамками страха и ненависти.

Одному мужчине было очень тяжело переносить боль, связанную с раковой опухолью в его теле. Как-то раз он сказал мне: «Когда мне удавалось с мягкостью воспринимать свою боль, я видел её насквозь». Он увидел другую сторону боли. Он увидел, что боль не была наказанием. Почему-то он всегда думал, что всякая боль в его теле возникает из-за прошлых жизненных ошибок. «Однако теперь я понимаю, что это просто старый, извращённый двойник моей долго утаиваемой вины, спроецированной на тело». С детства он всегда отождествлял наказание с болью. Поэтому, заболев, он воспринял свои страдания как наказание. «Я чувствовал себя таким неудачником. Мне почти казалось, что я этого заслуживаю». Стоит ли удивляться, что этому человеку было так трудно исцелиться! Когда он оставил попытки победить свою болезнь и стал устанавливать с ней связь, возможно, временами даже прощать её, его организм стал крепнуть на глазах. «Моя боль перестала быть для меня такой проблемой, как прежде. Это просто чудо, что после долгих лет я обрёл гармонию с самим собой. Теперь у меня больше мотивации для жизни, чем когда-либо прежде. И я, скорее всего, буду жить».

Многие пациенты больниц рассказывали нам, что из-за общей измождённости болезнью они становились чрезвычайно чувствительными к своему окружению – каждый звук, каждый запах, каждое слово проникали сквозь хрупкие и чувствительные внешние слои восприятия. Болезнь обнажила их чувства и усилила их бдительность. Многие рассказывали, что среди тех, кто посещал их в течение дня – работников хосписа, врачей, медсестёр, родственников и по-дружески зашедших знакомых, были те, кто отдавал энергию, и те, кто её забирал; это становилось ясно после их ухода. После посещения некоторых людей пациент ощущал себя более целостным, уверенным и твёрдо стоящим на ногах. После ухода других тело пациента лишалось внутренней гармонии, становилось напряжённым и принимало защитную позу, ум был наполнен половинчатыми мыслями и сумятицей – он гадал, «что бы это могло значить». Вполне может быть, что опыт таких пациентов отчасти отражает различие между болью, когда к ней прикасаются со страхом, и болью, когда к ней прикасаются с любовью.

Одна женщина, пациентка больницы, страдавшая от сильных болей, рассказала мне, что, по её ощущениям, люди, посещавшие её палату, делились на два типа. Она сказала, что одни из них с трудом могли находиться рядом с ней, а если и находились, то «обычно ёрзали и совсем не могли сидеть спокойно. Они поглаживали мне волосы, красили мне губы губной помадой или перебирали мои журналы. Они подходили к окну и открывали его, если оно было закрыто, или закрывали, если оно было открыто. Но они не могли долго находиться рядом с моей болью». Она сказала, что в их сердце не было места для её боли, ведь в нём не было места и для их собственного страдания. «Но, – отметила она, – были и другие люди, которые просто заходили и садились рядом со мной. И если в тот день моя боль была настолько сильной или я чувствовала себя так беспокойно, что не могла выносить даже прикосновений, они просто тихо сидели рядом со мной. Они не нуждались в том, чтобы мне что-то отдавать или получать что-то для себя. У них не было потребности избавлять меня от боли, и с ними я не чувствовала, что мне нужно быть другой, не такой, как когда мне больно. В их сердце было место для моей боли, поскольку в нём было место и для их собственной».