- Не думаю.

- Ты ему ничего не говорил?

- Слушай, приятель…

- Извини, Тиберий. Знаю, ты ничего ему не говорил.

- Что пишет Анри?

- Говорит, что держал в руках маленького, до сих пор никому не известного Микеланджело. Он подозревает, что эту вещь выкрали из какого-то неисследованного архивного фонда, предположительно из знаменитой Ватиканки. Он позвонил Лоренцо, потому что Лоренцо работает в Ватикане и, по его мнению, мог обнаружить утечку материалов, если таковая существует. Лоренцо спросил об этом Марию, но она в последнее время не замечала в библиотеке ничего необычного. Вот и вся история. И ради этого он спешит в Рим, «чтобы разобраться на месте», хотя вообще-то его правило - не суетиться по пустякам. Но он приезжает, причем в середине июня. Безумие какое-то.

- Возможно, он сказал тебе не все, возможно, он напал на след и у него возникли подозрения насчет одного из бывших коллег. Возможно, он решил замять дело и хочет заняться этим сам.

- Почему, в таком случае, он мне ничего не сказал?

- Чтобы ты не рассказывал об этом направо и налево и не спугнул вора.

Клавдий насупился.

- Относись к этому легче, дружище. Ты же знаешь, после трех стаканов тобой овладевает безграничное умиление и с безмерной снисходительностью увлекает тебя в прекрасный мир, где все женщины вдруг оказываются желанными, а все мужчины - симпатягами. Так уж ты устроен. Возможно, Анри просто решил подстраховаться.

- Значит, по-твоему, он едет сюда не для того, чтобы меня контролировать?

- Нет. Скажи, Лоренцо сегодня вечером будет у Габриэллы?

- По идее, да. Сегодня же пятница.

- Позвони ей. Мы зайдем проведать нашего друга епископа, а заодно, быть может, узнаем что-нибудь интересное. Скажи Габриэлле, что мы останемся ужинать.

- Сегодня пятница, на ужин будет рыба.

- Ну и пусть.

Клавдий вышел в коридор и тут же вернулся:

- Тиберий?

- Да?

- Думаешь, я не должен был бросать Ливию?

- Это твое дело.

- Ты считаешь, что женщины погубят меня?

- Почему? Потому что император Клавдий стал посмешищем из-за своей третьей жены, а четвертой позволил убить себя?

Клавдий рассмеялся. Закрывая за собой дверь, он обернулся и сквозь щель шепотом сказал:

- А его четвертой женой была не кто иная, как мать Нерона. Это следует учесть.

Тиберий подбежал к двери и крикнул:

- Мать Нерона, которая возвела его на трон, а он в благодарность за это убил ее. Об этом не следует забывать.

- Габриэлла уже дома, монсиньор, - сказала привратница, сделав книксен.

- Она одна?

- К ней только что пришли трое друзей, монсиньор.

Здесь, на убогой лестничной клетке многоквартирного дома в Трастевере, облачение монсиньора Лоренцо Вителли смотрелось по меньшей мере странно. Однако самого Лоренцо Вителли это нисколько не беспокоило. И никто из жильцов дома не сказал бы ему, что, приходя сюда, он роняет свое достоинство. Все знали, что епископ взял на себя моральную ответственность за Габриэллу, когда она была еще ребенком, что он неустанно поддерживал ее, но никогда не пытался как-либо стеснять ее свободу. При таком властном покровителе Габриэлла все же стала весьма независимым человеком. Раньше поговаривали, будто монсиньор увлекает ее на путь служения Богу, но на самом деле он даже не заводил с ней разговора на эту тему. «Я не вправе стеснять свободу человеческой души, - сказал однажды Лоренцо Вителли, - и душа Габриэллы нравится мне такой, какая она есть». Епископ очень любил проводить вечера у Габриэллы в обществе Клавдия, Тиберия и Нерона. Особенно ему нравился Тиберий.

Вначале он испытывал некоторое предубеждение к Клавдию, сыну его старого друга Валюбера, но в итоге молодой человек тронул его сердце. Труднее всего было найти общий язык с Нероном: безвольное лицо, отсутствие принципов, состояние ничем не оправданного, искусственного возбуждения, - одним словом, прирожденный провокатор. Вначале он, по просьбе Анри Волюбера, главным образом помогал в учебе Клавдию, а теперь стал для всех троих проводником по извилистым тропам Ватиканки. Уже много лет назад епископа освободили от значительной части епархиальных дел и призвали в Ватикан, где благодаря своим выдающимся познаниям в литературе и богословии он стал необходим как знаменитой библиотеке, так и коллегии кардиналов. Вителли знал практически все, что имело отношение к Ватиканке, он даже оборудовал себе там кабинет. Почему Анри вдруг так срочно понадобилось в Рим? Абсурд какой-то.

- Где ты пропадал? - спросила Габриэлла и поцеловала епископа. - Мы тебя заждались.

- Я был занят подготовкой одного официального визита в Ватикан, дорогая, - ответил епископ.

- Монсиньор, - сказал Тиберий, пожимая ему руку, - книга, которую вы мне порекомендовали, превзошла все мои ожидания. Я читаю ее запоем уже три дня. Но там есть несколько латинских изречений, которые я не понимаю. Не могли бы вы…

- Зайди ко мне завтра. Хотя нет. Если ты будешь в Ватиканке, я сам приду к тебе в большой читальный зал. А заодно еще разок проверю, в каком состоянии архивы. Ты в курсе этой истории, Клавдий?

- В общем, да, - проворчал Клавдий.

- Похоже, ты этим не очень-то доволен.

- Я не вполне доверяю отцу. Насчет украденного Микеланджело - это правда?

- Полегче, Клавдий, - сказал епископ. - Пока нет никаких доказательств, что вещь была украдена. Однако у твоего отца, хоть он и не признается в этом, похоже, есть не просто туманные предположения, а нечто более серьезное, нечто такое, что заставляет его ехать сюда. А ведь даже в молодые годы он плохо переносил римскую жару.

- Твой отец приезжает в Рим? - вдруг спросила Габриэлла. - Просто так? По собственной инициативе?

- Что такого страшного, если Анри Валюбер приедет в Рим? - обиженным тоном поинтересовался Нерон.

- Абсолютно ничего, - сказал Вителли. - Но Клавдий из-за этого нервничает.

- Вы ведь ему ничего не скажете, монсиньор? - спросил Клавдий. - Ничего ему не скажете про девушку?

- Клавдий, мое дело - выслушивать исповедь, а не обсуждать услышанное, даже с моим лучшим другом, - улыбаясь, произнес Вителли. - Если бы ты знал все, о чем я умалчиваю, у тебя голова бы лопнула.

Позже Клавдий вернулся к этой теме.

- Вам он тоже написал, монсиньор? Вы не могли бы показать мне письмо?

- Если бы даже было такое письмо, Клавдий, я не позволил бы тебе его прочесть. Тебе не о чем волноваться, все это не имеет к тебе ни малейшего отношения. Неужели ты не доверяешь мне?