* * *

В 1921 году пробил час военной службы. И он пошел по пути своих склонностей – в авиацию, в то время представлявшую собой элитный корпус, состоявший из смельчаков, рисковавших жизнью при каждом полете. В апреле он поступил во 2-й полк истребительной авиации, базировавшийся в Нойхофе, в ближайшем пригороде Страсбурга. Он был назначен в «ползучие», то есть в персонал наземного обслуживания техники, и лишь потом добился разрешения начальства на патент военного летчика. 18 июня он получил первый урок пилотирования на «Фармане F-40» с летным инструктором Робером Аэби, который остался доволен учеником: тот усваивал все очень легко, да плюс быстрота реакции сразу же уберегла его от аварии на борту самого быстрого самолета того времени, который назывался «Сопвич Кэмел»[7].

В середине июля он получил возможность погрузиться в детали ремесла авиатора во время назначения в Марокко. Там он наслаждался, прогуливая занятия, и познавал вкус одиночества во время летных часов. Он получил обучение в пустыне, но в нем пока еще не было ничего от подвижника, и он жаловался матери на монотонность пейзажа: «Вы думаете, что мой разум питает вид тринадцати камней и десяти пучков травы? Это хорошо в романах. В действительности же это одурманивает. При этом ничего не думаешь, совершенно ничего». В самом деле, ему часто было невмоготу. Там он так скучал по зеленым полям Бюгэ, что рвал листья редких деревьев, встречавшихся у него на пути, и потом раскладывал их по всей длине стола. Тем не менее, именно в этой обстановке начали проклевываться его литературные способности, плоды еще неизвестного ему призвания. По сути, то же, что привело его к авиации (он получил патент в декабре), раскрыло и его писательские таланты.

* * *

По возвращении во Францию он попросил руки Луизы де Вильморен, с которой они познакомились в Париже. Она была красива, за ней многие ухаживали, и она пользовалась своими прелестями с некоторой даже наглостью. Но после первой серьезной аварии Сент-Экзюпери в Бурже красавица передумала, а в октябре вежливо отказала ему окончательно и бесповоротно. Таким образом, ситуация начала представляться ему еще более горькой. Для удовлетворения желаний Луизы он согласился на конторскую работу в офисе черепичного завода в Буароне. Он тяготился этой бюрократической каторгой и отмечал: «Это походит на подъем по бесконечной лестнице. Сейчас ровно 11 часов 13 минут и сколько-то секунд. Секундная стрелка – моя единственная радость. Это единственное, на что приятно смотреть» (письма друзьям). Без любви он с полной силой чувствовал свое изгнание в Сен-Морисе. И рождалось ощущение того, что это изгнание вечно и что оно не оставит его никогда, потому что, как он писал в «Цитадели», «если дом твой разорен, продан, что тебе делать с любовью к дому? Но это значит, что наступил час преображения, а это всегда больно». То есть он был обременен безысходной любовью, и в дальнейшем он будет рассыпать ее по страницам своих книг.

Кроме того, в это время он задумал записать свои авиаторские впечатления. Но пока он еще «искал себя». После ухода с черепичного завода он стал представителем фирмы «Сорэр» – производителя грузовиков. Но все это время оказалось для него потерянным. Бесконечные скитания по французским провинциям были сродни бесцельному бдению в неком «зале ожидания». С другой стороны, в поездках он учился ярче воспринимать окружающую реальность.

* * *

Писательство даст ему решение. Оно позволит ему собирать «трепет мира», даст возможность открыть самого себя, и он осознает, что есть лишь одна реальность, которая имеет значение для человека: дух, сознание. Вместе с самолетом это станет инструментом его строительства. Он откроется матери: «Ищите меня в том, что я пишу, в том, что есть скрупулезный и вдумчивый результат того, что я думаю и что вижу. В спокойствии моей комнаты или бистро я могу встать лицом к лицу с самим собой».

Молодые годы Антуана де Сент-Экзюпери, таким образом, были отмечены первыми шагами – между «суверенной защитой» Сен-Мориса и блужданием, вызванным ощущением, что он в изгнании. А писательство стало для него первым ответом в поисках стабильности, вторым же оказалась авиация. Но он по-прежнему пока оставался летчиком без работы. Ему не хватало сильных впечатлений для создания литературной реальности.

«Мы вернулись крепкими, сильными, настоящими мужчинами. Мы боролись и страдали, из конца в конец пролетали над бескрайними землями, любили женщин, не раз играли в орлянку со смертью, – только чтобы одолеть наихудшие страхи нашего детства, не бояться больше, что оставят после уроков и дадут лишнее задание, и бестрепетно слушать по субботам оценки за неделю».

«Южный почтовый» (1929)

«МЫ ВЕРНУЛИСЬ КРЕПКИМИ, СИЛЬНЫМИ, НАСТОЯЩИМИ МУЖЧИНАМИ. МЫ БОРОЛИСЬ И СТРАДАЛИ, ИЗ КОНЦА В КОНЕЦ ПРОЛЕТАЛИ НАД БЕСКРАЙНИМИ ЗЕМЛЯМИ, ЛЮБИЛИ ЖЕНЩИН, НЕ РАЗ ИГРАЛИ В ОРЛЯНКУ СО СМЕРТЬЮ, – ТОЛЬКО ЧТОБЫ ОДОЛЕТЬ НАИХУДШИЕ СТРАХИ НАШЕГО ДЕТСТВА, НЕ БОЯТЬСЯ БОЛЬШЕ, ЧТО ОСТАВЯТ ПОСЛЕ УРОКОВ И ДАДУТ ЛИШНЕЕ ЗАДАНИЕ, И БЕСТРЕПЕТНО СЛУШАТЬ ПО СУББОТАМ ОЦЕНКИ ЗА НЕДЕЛЮ».

Южный почтовый (1929)

Тулуза – Валенсия – Касабланка – Дакар – Самолет – Земля

МЫ НАХОДИМСЯ по адресу улица Одеон, дом 7, в обители друзей книги. Нужно пробираться между завсегдатаями этого места, среди которых выделялись Райнер Мария Рильке, Блез Сандрар, Поль Валери и, конечно, Луи Арагон, чтобы получить доступ к тому, что происходило в задней комнате. Там секретарь журнала «Серебряный корабль», возглавляемого «монахиней с улицы Одеон» Адриенной Моннье, Жан Прево и молодой Эрнест Хемингуэй проводили товарищеский боксерский поединок. Именно в такой вот кипучей интеллектуальной атмосфере Антуан де Сент-Экзюпери готовился совершить незаметный вход в литературу. В самом деле, Жан Прево, заметивший в нем энергию и кураж, заказал ему текст о полетах, и произошло это во время разговора в гостиной Ивонны де Лестранж. С тех пор он пристрастился к писательству. То есть это дело теперь занимало его все больше и больше. И он имел дело с двумя базовыми сюжетами, с авиацией и с человеком, то есть с тем, что буквально рвалось из него.

Его первая короткая новелла «Летчик», представлявшая собой фрагмент более обширного произведения, называвшегося «Побег Жака Берни», имела большой успех после появления в номере журнала за апрель 1926 года. Новелла для него оказалась своего рода экзорцизмом – ритуальным изгнанием бесов, что он вложил в образ Женевьевы, похожей на Луизу де Вильморен, а также в образ пилота, отчаявшегося из-за невозможности летать. Другой сюжет, родившийся в то время, – это его забота о человечестве в книге под названием «Манон, танцовщица». Там речь шла о молодой танцовщице, которая, чтобы свести концы с концами, стала «женщиной легкого поведения» – без осуждения, просто от усталости. И там уже показался мотив, к которому он будет возвращаться вновь и вновь, – это мотив капитуляции. После неудачной попытки покончить жизнь самоубийством, которая привела к перелому ноги, Манон у него заканчивает вышиванием у окна: «Она снова склоняется над вышиванием, и в нем вкус вечности, оно делает возможным невозможное бегство, с ним остаются наедине, когда жизнь безысходна. Нельзя же все время плакать: смиряешься». Этот отрывок имеет явное автобиографическое содержание, говоря о том, кто хоть и не бросил оружие, но порой кажется загнанным в угол и вынужденным довольствоваться серой жизнью чиновника без призвания или летчика без самолета. В нем читается все, что играло в нем самом, в его диалоге с ночью, за маской социального приличия.