Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пациент доставлен шесть дней назад с ушибами и частичным обморожением. Диагностировано острое воспаление в легочной ткани, при котором, по клинико-рентгенологическим данным, пневмонический инфильтрат разрешается медленно. В настоящий момент у больного субфебрильная температура, потливость, утомляемость, общая слабость, вялость, кашель. Отмечается скудость проявлений при ярко выраженных рентгенологических изменениях в легких. В зоне пораженного сегмента выслушиваются влажные мелкопузырчатые хрипы, определяется укорочение перкуторного звука.
— Ну тес, ну тес? — главный врач посмотрел на дощечку с моей температурой, которую сняла со спинке кровати сестра, — ну тес, послушаем, разденьте больного.
С меня мигом стащили куртку и нижнюю рубаху, а доктор начал прикладывать холодный фонендоскоп к спине и к груди. Я зябко поежился.
— Почему в реанимационной палате холодно? — спросил главный.
О, я оказывается в реанимации лежу!
— С углем перебои. Кочегар ругается, что одна пыль, печи не могут набрать температуру. Мы уже в горздрав писали.
— Хорошо, сам позвоню. Ну тес, лечение выбрали правильное, добавьте еще витаминчиков ему в рацион и гематоген обязательно. Больной, вас как зовут?
— Он не помнит, ретроградная амнезия. Сегодня психиатр должен смотреть.
— Хорошо! Больной, есть просьбы?
— Мне бы помыться, пропотел…
— Горячая вода после пяти, вас проводят. Старшая сестра, позаботьтесь. Кто из студентов хочет послушать?
Желающие нашлись, так что я совсем задубел, пока будущие медики неумело прослушивали мои легкие.
Наконец толпа удалилась и мне удалось одеться. Я еще и одеяло на себя накинул. Бесила черствость врачей, как-то непривычно они себя вели. Даже видимость участия не изображали.
Но тут пришла сестра и принесла второе одеяло.
— Доктор распорядился, — сказала. — Одеяло хорошее, верблюжьей шерсти, не замарай.
И я подумал, что опять спешу с выводами. И еще подумал — а почему опять?
И как бы в ответ в сознании прозвучала песня, явно женская. Да и голос ощущался, как женский, хоть и слабенький — с невысоким диапазоном:
Смотри, как перевозят снег
В небесной лодке.
Какой короткий выпал век,
Какой короткий.
Чего искала, кем была,
О чём мечтала?..
А снег осыплется с весла —
И нас не стало.
Не стало неба и земли,
Ни крыш, ни улиц,
Как будто взрослые ушли
И не вернулись,
Как будто смотришь из окна
И ждёшь ответа…
Лишь лодка белая видна
Над белым светом.
Очнёшься в городе пустом —
Туман и слякоть.
Уже не вспомнить ни о ком
И не заплакать.
Как скоротечен человек —
И сам не знает.
Качнётся лодка, ляжет снег,
И полегчает…[3]
Я напрягся, несмотря на расслабляющую мелодию. Снег осыпался с весла бесконечно долго, он падал в пустой город, в туман и в слякоть… Казалось, сейчас вспомню, вот — вот…
— Больной, ваш ожидает психиатр, идите скорей!
Нет, я придушу эту бабу, такой голос противный!
И уже в коридоре, запахивая полы халата, чтоб не светить кальсонами с ширинкой без пуговиц, я вспомнил другую песню — антагоничную ласковой скорби первой:
Не жди меня, мама, хорошего сына,
Твой сын не такой, как был вчера.
Меня засосала опасная трясина,
И жизнь моя — вечная игра.
Но мы пришли, открыв обшарпанную дверь. За столом сидел толстенький человек с густыми, как у Брежнева (кто такой Брежнев) бровями и широкополыми руками. Руки лежали на столе, прочно, как прибитые. Рядом — раскрытая газета. Газета: «Пионерская правда». С заметками. Большой очерк: «Дом не юрта» в подвале (откуда знаю термин). Статья головная: «Идущим в двухлетку». Подверстка с информашкой: «Сладкое дело». Но отвлек и привлек внимание анонс: «Вчера 1 декабря в Советском Союзе запущен еще один, третий по счету космический корабль!»
«А год, год какой? — заметалось сознание. А-а, вот — пятница 2 декабря 1960 года. Ни фига себе! А почему меня дата так удивила?»
— Что-то вспомнили? — участливо наклонился со стола доктор.
Да вот, корабль запустили. В космос. Чудо какое…
— Хотите прочитать про космический корабль? Вот. — Доктор пододвинул ко мне другую газету, Известия. На первой полосе инфа:
«Космос-133 — первый экспериментальный космический корабль типа „Союз“ (7К-ОК № 2). На борту находился манекен. Предполагалось протестировать стыковку с другим „Союзом“ (7К-ОК № 1), который должен был быть запущен позже, но из-за неполадок на корабле № 2 его старт был отменен».
Интересно! Ничего об этом не помню. В моем понимании космос вокруг нашей планеты перенасыщен разными кораблями и спутниками связи. Еще и жилой модуль должен летать, с людьми.
— А разве люди в космосе не летают? — спросил я доктора.
— Нет, — сказал он, с интересом на меня глядя, — собака летала, погибла. А так мы посылаем кибернетические умные космические корабли, даже на Луну летали.
«Ни фига себе, — подумал я, — разве советские, не америкосы на Луну слетали? Вроде еще китаезы там побывали, нет — не помню!»
А вслух сказал:
— Простите, не помню ничего. Какие-то отрывки, особенно во сне. И не понятно — фантазии или реальность.
— Какие фантазии, расскажите. Нам это очень поможет.
Тоже мне любитель снов. Это сны — просто сны, бывает.
— Нет, простите, и снов не помню. Помню, что снилось что-то малореальное, но я же и реальности не помню. Вот про корабль в первый раз узнал, который на Луну. Даже не верится.
Ну а дальше было стандартно. (Это я так подумал, что стандартно, хотя убей — не помню — откуда такие знание про психиатров, что им нельзя доверять). Приседал, зажмуривался, касался себя по носу…
И когда уже шел обратно в палату, изрядно утомленный, кстати, вспомнилось начало этой блатной песни:
Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной с последним приветом
Хочу показаться на глаза…
Поспел к обеду. Ослаб, но пришлось тащится в столовку. Суп без мяса, но с картохой. Каша перловая с кусочком вареного мяса. Хлеб, кубик сливочного масла, чай жидкий из огромного чайника, как в