Гвен посмотрела на сотрудников «ДРУ Интернэшнл», сидящих перед ней, и тяжело вздохнула. Все это пустая трата времени. Слушая монотонный монолог Ларднера, она думала, что содержание ее работы настолько меняется, что трудно понять, кем же она становится. Все больше и больше бумажной волокиты, все меньше контактов с заключенными и практически никаких программ по профобучению и социальной реабилитации. А главной целью, особенно в последний год, когда в игру вступила «ДРУ Интернэшнл», было сокращение расходов. Штат десятилетиями ничего не тратил на реконструкцию тюрьмы. Гвен с трудом находила деньги даже на необходимый текущий ремонт.

Короче говоря, Гвендолин было абсолютно непонятно, каким образом можно превратить нищую тюрьму для так называемого исправления женщин-преступниц в приносящее выгоду дочернее предприятие международной корпорации. А ведь, похоже, эти идиоты из «ДРУ Интернэшнл» считали, что волшебное превращение должна совершить именно она! Да это было бы не под силу даже самому Уоррену Хардингу, ее знаменитому однофамильцу. Для решения задач, которые Ларднер хотел взвалить на Гвен, требовались знания и опыт в области торговли, производства, маркетинга, рекламы, не говоря уж о капиталовложениях. А вдруг этим надутым индюкам действительно удастся заключить контракт с правительством штата? Когда дело касается чиновников из администрации, то все возможно. Трудно представить себе, какой хаос тогда начнется!

Гвен злилась на стервятников из «ДРУ Интернэшнл». И боялась их. Что, если они выбросят на улицу ее заботливо подобранный и обученный персонал? Что, если ее саму заменит какой-нибудь балабол из молокососов, специалист по маркетингу? В конце концов, Дженнингс — это женская исправительная тюрьма, а не загородный клуб для белых воротничков с Уолл-стрит!

Гвен вспомнила, что как раз сегодня ей предстоит принять под свой кров Дженнифер Спенсер, выскочку с Уолл-стрит, приговоренную к пяти годам пребывания в тюрьме «с режимом загородного клуба». Господи, придумал же кто-то такое название! Загородный клуб! Может, где-то и существуют такие тюрьмы для мужчин-преступников из высших кругов общества, но, насколько ей было известно, для женщин нигде в Штатах не было ничего подобного. Наоборот, все женские тюрьмы были переполнены, нуждались в срочном капитальном ремонте, а заключенные в них недоедали и были лишены нормального медицинского обслуживания, не говоря об остальном. Ничто в Дженнингс не напоминало оздоровительное учреждение.

И каких только подопечных у нее не было! Рядом с жестокими убийцами содержалась, например, бабуля, посадившая в своем садике немного марихуаны, чтобы помочь внуку заплатить за обучение. Ей страшно не повезло. Губернатор штата как раз объявил войну наркотикам, и суды штамповали приговоры за любые преступления, связанные с ними. Мелкая сеть правосудия захватывала акул и килек, но акулы прорывались сквозь тонкие ячейки, в то время как кильки попадали сюда, под ее опеку.

И с этого момента Гвен несла за них полную ответственность. Она давала им кров, пищу и одежду и пытались лечить по мере своих скудных возможностей. И кроме того, нужно было обеспечить охрану и дисциплину таким образом, чтобы поддерживать порядок и одновременно не вызвать открытого возмущения заключенных. А в настоящий момент у нее в штате не было ни одного врача на полную ставку, образовательные программы были просто жалкими, она не могла обеспечить нормального общения с посетителями. Нет уж, пока начальницей этой тюрьмы остается она, Гвендолин Хардинг, здесь не будет ни загородного клуба, ни штаб-квартиры крупной корпорации. Здесь будет место, в котором несчастные, пострадавшие и обозленные женщины изолированы от общества, которое их отторгло. И если у нее найдутся силы и средства, то эти женщины, выходя из тюрьмы, будут хоть капельку менее озлобленными и несчастными и смогут вернуться к обычной жизни. Вот ее мечта.

Гвен откашлялась. Как начальница тюрьмы, она привыкла к вниманию и послушанию сотен людей. Здесь замечали каждый поворот ее головы и даже легкое движение бровей. Но сейчас, похоже, даже если бы Гвен разожгла костер у себя на голове, это не остановило бы молодую женщину, выступающую на тему телемаркетинга. Что такое телемаркетинг?!

Гвен посмотрела на часы. Она даст им еще четыре минуты, и пусть выметаются. Сегодня ей предстоит принять новую заключенную, познакомить ее с тюремными правилами и поместить в камеру. Дженнифер Спенсер может оказаться крепким орешком. Она уже знаменитость — вся Америка читала ее историю, а фотографии Спенсер под руку со смазливым адвокатом печатались во всех мыслимых изданиях и выглядели как репортаж со светского раута. Даже когда ее вводили в наручниках в зал суда, она высоко держала голову, словно отправлялась на совещание в совете директоров. Да, судя по всему, эта девушка привыкла во всех случаях выигрывать. А это означало, что среди ее подопечных найдется немало проигравших, которые захотят испортить гордое лицо Дженнифер с помощью острой заточки, сделанной из отломанного от оконной рамы куска металла…

Дождавшись паузы, Гвен решительно поднялась. С нее хватит. В конце концов, эти люди здесь всего лишь гости. Она не обязана перед ними отчитываться. Пока еще не обязана.

— Что ж, благодарю вас, — сказала она. — Все это очень… познавательно.

Люди из «ДРУ Интернэшнл» начали собирать свои бумаги. Они даже не представляли, с чем им предстоит иметь дело. Кто будет обучать этих женщин? И, что еще важнее, как они собираются добиться сотрудничества?

Весь персонал Гвен не мог добиться, чтобы заключенные нормально работали в прачечной или готовили еду так, чтобы она хоть чем-то отличалась от помоев. Многие из этих женщин на свободе жили в трущобах, и лишь немногие были приучены заботиться о своей внешности и о личной гигиене.

Гвен стояла у открытой двери своего кабинета, провожая гостей из «ДРУ Интернэшнл». Все они выходили, даже не взглянув на ее секретаршу мисс Ринглинг и на Мовиту Уотсон, заключенную, работающую в конторе. Мовита была замечательным исключением среди женщин, отбывающих срок в Дженнингс. Гвен знала, что не должна иметь любимчиков, но, когда дело касалось Мовиты, изменяла этому правилу.

Гвен еще не приходилось встречать таких умных, талантливых и сильных женщин. У Мовиты была самая крутая команда в Дженнингс, и она пользовалась большим авторитетом в тюрьме. Ее так уважали и любили, что Гвен — она готова была признаться себе в этом — почти завидовала.

Гвен подумала, что, если бы у этих идиотов из «ДРУ Интернэшнл» была хоть капля здравого смысла, они поговаривали бы не с ней, а с Мовитой.

Когда тюремная машина выбралась с забитого репортерами судебного двора и запетляла по бедным кварталам города, Дженнифер прижалась лицом к грязному поцарапанному стеклу. Ей вдруг показалось, что она путешествует во времени. Дженнифер видела изможденных непосильным трудом женщин, которые несли тюки с выстиранным бельем или тяжелые сумки, а потом скрывались в подъездах обшарпанных бетонных домов. В одном из таких домов выросла и сама Дженнифер. Ее глаза наполнились слезами. Эти женщины напомнили ей умершую мать, а каждый пошатывающийся пьяница походил на ее отчима.